После выстрела - Магомед Мусаевич Мусаев

Таких ласковых слов Сардал никогда не говорил ни Хамиду, ни среднему сыну Надиру, ни Секе.

В семье привыкли к такому отношению отца к Ильясу, и оно не вызывало зависти.

Сардала же, решившего положить все силы и всю хитрость свою, чтобы детям его жилось как можно лучше, не устраивали ни пассивность Надира, ни горячность Хамида. Ему нужен был единомышленник и сторонник. И он выбрал именно Ильяса, который, как казалось Сардалу, был ближе ему по духу.

— Что же ты так поздно, сынок? — спросил Сардал младшего сына.

— Скоро Восьмое марта, дада, женский праздник. Будет концерт художественной самодеятельности. Песни хорошие будут петь. Хор с оркестром репетируют каждый день. А я — в драмкружке. Уже распределены роли. У меня — не самая главная, но все-таки… Придете с мамой — увидите.

— А какая пьеса? — спросила Сека.

— Название засекречено.

— Брось ты к нему приставать, — сказал Сардал жене. — Лучше накорми. А ты, Хамид, ложись спать. Тебе ведь завтра рано вставать. И я тебя попрошу встать немного пораньше обычного: у меня локоть болит, так уж ты сделай за меня в плетне лаз. Мурдал стар, ему трудно кругом к нам ходить — весь забор огибать приходится. Так что ты пока лаз сделай, а время будет — весь плетень уберем… Ни к чему было и ставить его… Все это глупости, э?..

Вся семья была удивлена неожиданным решением Сардала. Но все молчали.

Спустя полчаса в доме погасли огни.

* * *

Зная, что отец меняет свои решения так же быстро, как меняет направление ветер, Хамид проделал лаз в плетне в тот же вечер и только после этого отправился в свою комнату и лег в постель.

Он долго лежал с открытыми глазами. В его сердце все еще звучало потрескивание прутьев, которые он вытаскивал и выламывал из плетня. Звучало радостью. Он так надеялся, что, выполнив приказание отца за мгновение, в которое всадник успевает вскочить на коня, он, может быть, положил начало дружбе с Мурдалом и Мовсаром, к которой, в отличие от отца, все время стремился.

Мысли эти успокоили его, и он уснул. Но среди ночи его разбудили приглушенные голоса. Он взглянул в окно и увидел, что из окна отца падает во двор сноп света. Невольно прислушался. Тишина. Снова вспомнил о лазе и улыбнулся самому себе: «Вот обрадуется дядя, когда утром подойдет к плетню!»

— Потому и сказал ему сделать лаз! — донесся до него в эту минуту голос отца. — Понял?

Он приподнял голову с подушки, чтобы лучше слышать. А может быть, лучше встать и пойти к отцу? Тогда не надо будет прислушиваться. Отец все скажет и ему… Но что это? Там Ильяс…

Это он говорит:

— Мовсар уже считается сыном Мурдала.

А отец отвечает:

— Нет, нет, он выгонит этого приемыша, если мы сделаем так, как я говорю. Прежде всего надо, чтобы о нас думали, что мы помогаем старику Мурдалу. Для этого ты должен выполнять какие-нибудь его просьбы, быть с ним вежливым, угождать Зелихе. И попутно опорочивать перед ними Мовсара, раздражать и самого Мовсара, обоих сбивать с толку.

— Отец, что ты говоришь, Мовсар ведь неплохой парень…

«Ого! — отметил про себя Хамид. — Даже Ильяс возражает отцу!»

— Какое нам с тобой дело, хороший он или плохой. Он чужой, вот и все. Пусть уходит туда, откуда пришел. Я его знать не хочу. Стоит моим детям поперек дороги!

— Ты ведь хотел узнать, откуда он.

— Да, хотел. Чтобы показать Мурдалу, кого он подобрал. Для этого и ездил в Гихин, а завтра вниз по Аргуну пойду, на лодке, уже с человеком одним договорился, и сразу в нескольких селах побываю, весь берег разведаю…

— Стоит ли так стараться?

— Хо! Еще как стоит! Как улей, полный меда, дом Мурдала стоит. Завтра с дядей что-нибудь случится — имущество его перейдет в руки этого… — Сардал сделал паузу, по-видимому, мысленно выругавшись. — Этого чужака… А ведь по шариату[15] все, что есть в нашем доме и у Мурдала, как у бездетного брата моего, должно перейти к тебе, как к младшему сыну. Так что же, по-твоему, надо от всего, что есть у Мурдала, отказаться и отдать какому-то пришлому оборванцу?!

Хамид вытер ладонью пот со лба. Так вот она какая, доброта отца! Вот какую он дипломатию разводит!..

Отец перешел на шепот. Теперь Хамид не различал слов. Мешало слушать потрескивание дров в печи. Сон у Хамида окончательно улетучился, и нахлынули тяжелые мысли. Трудно было слышать все это и осознавать, что отец, твой отец — такой вероломный человек. Омерзение охватило Хамида. Казалось, ползает по телу какое-то отвратительное насекомое и раздавить его нет никакой возможности.

Осторожно, чтобы не скрипнула кровать, Хамид поднялся, встал и на цыпочках подошел к окну. Отсюда была видна ярко освещенная комната отца. «Вот он, отец, и рядом с ним — Ильяс. Матери там нет. Вот как… Даже ей не доверяют».

В следующее мгновение Хамид вздрогнул, услышав рядом с дверью чьи-то негромкие шаги. Быстро вернулся в постель, лег, укрылся одеялом и закрыл глаза.

Войдя в комнату, Ильяс улегся на свою постель, подложив под голову руки.

— Что такое? — Хамид открыл глаза, — где ты был?

— У отца — разговаривал с ним, — сдержанно ответил Ильяс.

— О Мовсаре, конечно! — сказал Хамид.

Ильяс промолчал.

— А ты заметил, что Мовсар чем-то недоволен? — продолжал Хамид. — Сегодня я хотел с ним заговорить, а он молчит, и все. Говорят, ты что-то такое ему сказал. А? И еще говорят, вроде бы вы с ним пьете. Это правда?

— Ничего я ему не говорил и с ним не пил. А доволен он или нет, меня это не касается. Мне какое дело? — проворчал Ильяс и повернулся лицом к стене.

— Ошибаешься. Он наш родственник. И дело нам до него есть. А ты ему говоришь, что вздумается, задеваешь его. Зачем? Это ведь не только для него, а и для дяди Мурдала обидно.

Ильяс снова не ответил.

* * *

Разбуженная весной, шумно дышала река. Набухли почки, неся новую жизнь деревьям. Зазеленели поля. Под живительными лучами солнца и под теплым ветром ожили горы. Возвратились в старые гнезда птицы. Кое-где появились первые — совсем еще робкие и нежные — цветы.

Веселым шумом наполнился большой аул, раскинувшийся у подножья лесистых гор. Чистым звоном зазвенела жизнь на просторных дворах, готовых распахнуть ворота свои для хорошего гостя.

Аул мой, аул, родина