После выстрела - Магомед Мусаевич Мусаев

Аул мой, аул, родина отцов моих и дедов, любимая земля, где вырос я и возмужал, откуда, набрав сил и разума, словно могучая птица, вылетел в распахнутый передо мною большой мир!

Аул мой, аул! Не ты ли учил меня почитать старость и уважать молодость, протягивать руку помощи каждому, кто нуждается в ней! Не ты ли взрастил меня в любви к труду, не ты ли обучил мужеству воина, не ты ли направил на верный и единственный путь — путь дружбы со всеми народами необъятной нашей страны, на путь верности красному знамени!

Аул мой, аул! Молчаливый свидетель рыцарства моего народа, его широкой души и золотого сердца!

Аул, ты знаешь Мурдала, знаешь с детских лет, знаешь Мурдала-юношу, Мурдала-партизана, Мурдала, сражавшегося на полях Великой Отечественной войны.

«Говорите о человеке хорошее, не дожидаясь его похорон!»

Так сказал однажды на похоронах старик из аула Алды. И он был прав, тысячу раз прав. Любите людей, пока они живы. Не скупитесь на похвалу. Гораздо хуже недохвалить человека, чем перехвалить. Будьте щедры на похвалу, торопитесь делать добро и не спешите порицать и высмеивать!

Таков был девиз жизни Мурдала. Но сам он никогда ни от кого не ждал ни похвал, ни поощрений.

Никто никогда не вспоминал и не говорил о делах, совершенных им. Но он не жалел об этом. Не сокрушался и не обижался. Потому что был из тех людей, сердце которых отдано людям…

— Мовсар, Мовсар! — закричал Мурдал, увидев через окно сына, собирающегося уходить. — Ты куда?

— Пойду погуляю.

— Подожди. Разговор есть.

— Зачем с дороги возвращаешь? Плохая примета, — сказала Зелиха.

— Ничего!

Впрочем, и Зелиха не столько верила в приметы, сколько не хотела, чтобы между отцом и сыном, у которого, как она заметила, было плохое настроение, состоялся неприятный разговор о том, что произошло на лыжной прогулке.

— Не говори ему ничего лишнего, прошу тебя! — сказала она мужу, когда увидела, что Мовсар возвращается.

— Вот я, дада, — проговорил Мовсар, остановившись У двери.

— Поговорить надо, сынок…

Зелиха и Мовсар заметили, как блеснули на глазах Мурдала слезы, которые старик попытался скрыть, делая вид, что ищет что-то у себя на полке.

Мовсару тоже захотелось заплакать, обнять старика, прижать к груди.

Но вдруг в его голову хлынули разговоры, сплети, сомнения, и все это вызвало в нем безотчетную злость.

— Садись, Мовсар, — сказал Мурдал.

Мовсар сел.

— Знаешь что, Мовсар… Вот что… Ты на днях без сна и без еды десять часов работал, чтобы срочно выточить детали для тракторов. Для кого ты это делал? Для людей, верно? Как Гагарин, да… Да что тебе об этом говорить! Ты парень умный и грамотный, сам все понимаешь…

— Ага! — сказал Мовсар.

Мурдал сделал паузу, думая, что Мовсар заговорит. Ему хотелось этого. Но Мовсар так и ограничился своим «ага».

— Но, — Мурдал поднял указательный палец, — есть и другие люди. Они не хотят работать для общества, а делают все только для себя. От таких людей всего можно ожидать. Они только и ищут повода, чтобы придраться к чему-нибудь, чтобы наговорить на хороших людей всякой всячины, всякой чепухи. Делают это или по глупости, или для своей выгоды. Ты знаешь, наша семья необычная…

«Начинается», — подумал Мовсар.

— …да, необычная, — повторил Мурдал, — потому-то и распускают о нас всякие сплетни и слухи… Спасибо тебе, сынок, что ты им не веришь, спасибо… И никогда не верь, даже если родственники болтают… Все бывает…

Тут Мурдал остановился, чтобы не сказать лишнее.

Конечно, хотелось бы прямо сказать сыну о брате, но он не решался: ведь парень совсем не разбирается в людях, не может отличить человека, которому можно верить и на которого можно положиться, от такого, которому и руки не стоит подавать…

Мовсар слушал отца не то что внимательно, а напряженно. А Мурдал, изредка поглядывая на него, думал, что сын впитывает его наставления.

— Расскажу тебе, сынок, историю из своей жизни, — сказал он, воодушевленный вниманием Мовсара.

Мовсар вежливо кивнул головой.

— Было это когда у нас колхозы создавали. Я работал в исполкоме. Направили меня в горы уполномоченным по мясозаготовкам. Прихожу в один дом. Присматриваюсь к хозяйке, и мне почему-то кажется ее поведение подозрительным. Начинаю за ней следить. Вижу, что и она тайком не спускает с меня глаз. Это еще больше меня настораживает. Остаюсь ночевать в этом доме, а сам чувствую — что-то неладно, опасность вроде бы в воздухе висит. Только хозяйка уснула, я и говорю хозяину: «Знаешь, прохладно тут что-то у окна». Он предлагает поменяться местами. Я ложусь на его постель, он — на мою. Среди ночи вскакиваю, разбуженный выстрелами, прогремевшими где-то совсем рядом. Слышу стоны хозяина. А хозяйка из соседней комнаты кричит кому-то: «Караул! Люди, на помощь! Нашего гостя убили!» Через стену видит, не иначе… Хозяин умер на моих руках. Узнав об этом, хозяйка завопила не своим голосом. На следствии она говорила, будто бы разбудили ее ночью какие-то люди, заставили показать мою постель. Возникли подозрения, что она сама позвала бандитов, решив, что я участник раскулачивания в тех местах, где был арестован и отправлен в Сибирь ее отец…

— А зачем ты все это мне рассказываешь? — спросил Мовсар.

— Чтобы ты знал: в жизни бдительным надо быть.

— Бдительным? — переспросил Мовсар, усмехнувшись.

— Да, сынок, да. Жизнь не так проста, как ты думаешь. Почаще советоваться надо, если есть с кем. Пожилые люди не всегда умнее молодых, но они много видели, много знают, они словно на вершине горы стоят и видят много такого, о чем молодые и не подозревают…

— Что-то, дада, я в толк не возьму, что же вы мне хотите сказать?

— А вот что. Мать в последнее время замечает, что ты как-то изменился, Мовсар. Дома мало бываешь. А когда бываешь, все молчишь и молчишь. Зря, сынок. От нас тебе скрывать нечего. Мы для тебя люди свои.

— Не знаю, дада, маме, наверно, кажется, — насупился Мовсар. — Я такой же, как всегда.

— Это тебе, сынок, кажется. Другим ты стал, это и я вижу.

Мовсар пожал плечами.

— Дело твое, конечно, но вот ведь скрыл ты от нас то, что было на лыжном кроссе, — с горечью и обидой в голосе произнес Мурдал. — Скрыл, а я ведь все равно знаю. Тебя обогнал какой-то человек и попросил остановиться и помочь ему исправить крепления. Верно? И у вас был разговор, да?

Мурдал потянулся к пачке «Казбека», и когда он открывал ее и доставал папиросу, Мовсар заметил, что пальцы его дрожат.

— А потом кто-то стрелял два раза, да? —