Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

— По нраву дедуш… — она осеклась под осуждающим взглядом золотых совиных глаз.

Парень криво улыбнулся:

— Свиристель, ну какой из меня дед.

Действительно, дедом его назвать язык не поворачивался. Молодой, суровый, уверенный в себе мужчина, одетый в простые штаны, косоворотку и пегий, как совиные перья, кожушок, сшитый из множества мелких, непонятных шкурок. Очелье он не носил, и его рыжие волосы смело трепал ветерок.

— Так что не так с грибами, свиристель? — его глаза снова сверкнули золотом.

— Пусть живут, леший. Красиво же…

Он махнул рукой, и грибы послушно спрятались в глубине березы.

— Понял, перестарался с красотой. Садись… — он широким жестом предложил ей сесть на ствол березы. — Я слышал, тебе не по нраву пришлись венцы, что я тебе присылал?

Лиза смотрела на носы своих ботинок, все в рыжей прилипшей хвое.

— Де… Леший, как-то еловые ветви…

Он громко расхохотался, совсем как Наташа:

— Так ты думала, я тебя венок заставлю носить вместо венца? Вона, смотри… — Он достал из-за пазухи тонкий золотой венец, в котором переплетались вместе еловые ветви, кленовые листья и ольховые сережки. Леший надел венец на Лизу и осторожно поправил пряди её волос: — носи, владей, храни всех беззащитных. Ты сама знаешь, кому ты нужнее, княгинюшка. Уж прости, мне это ближе, чем ваши амператрицы.

Он плавно перетек из парня в привычного, заросшего мхом старичка, дергая плечом, все в совиных перьях — карга тут же слетела с него и села рядом на березовый ствол. Алые глаза-бусинки тревожно поглядывали на Лизу, словно чего-то боялись.

Леший погладил вороницу по черным крыльям, успокаивая её, потом пришел черед Лизы успокаиваться — леший усмехнулся:

— Не боись, амператрица, я подмогну, чем смогу. Не брошу тебя. Не в моих энто привычках.

Она смотрела на лешего, а видела все равно богатыря, который Агриков меч смог подчинить:

— Это ты змеев запряг и долы пропахал? И в Идольмене змеев утопил…

Дедушка только моргнул совиными глазами:

— Можа, и я. Не хочу думати и помнить об энтом.

— Почему?

— Потому как идиотина получаюсь. Хужее Ивана-дурака — тот хоть бы и исправился. Я жеж… Я ж не уследил — позволил Рюрику призвать змеев к себе на службу. Скольким жизнь, получается, шпортил.

— Зато урок.

— Эт точно. Урок получился знатный. Для всех сразу. И уж коль об уроках заговорили…

Он почесал вороницу под горлом:

— Ну-кась, давай, превращайся!

Вороница хрипло каркнула, а потом стала девицей, робко поглядывающей на Лизу. Одета была бывшая мстива в красный сарафан и долгорукавку, на шее красные ягоды калины вместо ожерелий вились. Калина — символ любви и новой жизни, вспомнилось Лизе.

— Ей ишшо рано к людям, но хлеб ей попробовать ужо надобно. Приютишь на денек?

Лиза порывисто обняла лешего и прошептала:

— Конечно. Благодарю, дедушка.

Она и не чаяла увидеться с Анютой раньше, чем через три года.

— Эх, свиристель, ты така доверчива стала — просто диво дивное. Я ж помню тебя, как ты дичилась, принимая всех в штыки — Иван-дурак сколь натерпелся от тебя… Помни — всяк обмануть может, даже и я. Помни, что это я не шправился когда-то. И ужо идите, солнце высоко, жарень скоро будет. Свиристель, ты не бойся, вороница сама найдет обратный путь ко мне — провожать её не надоть. Ишшо не раз к тебе прилетит. И ты это… Грибочки-то возьми — штарался я для тебя. Энти вкусные, не то, что твои дрожалки любимые.

Корзина сама у Лизы наполнилась грибами. Леший хекнул, довольный собой, и исчез в синей чистой осенней дали, где уже летели с плачем, прощаясь с родиной, перелетные птицы.

Лиза протянула руку воронице:

— Пойдем, Анюта, домой. Тебя Наташа очень ждет. И Петенька тоже. Тебя все ждут.

Линорм подтвердил её слова шипением, правда, приближаться к воронице не спешил — бдил. Он сам себя назначил Лизиным охранником, признавая только одну единственную Сашину команду «к ноге!». Остальное он умудрялся пропускать. У него отросли и клыки, и ядовитый шип на хвосте, и даже крылья, которые Саша запретил подрезать — улетать куда-либо линорм не собирался, его и тут хорошо кормили.

Анна доверчиво вложила свои пальцы в Лизину руку. Вороницына ладошка была ледяная, как у нежити, но заканчивалась ногтями — не когтями. Знать бы еще, как и когда Анюте дали шанс на новую жизнь — расцеловала бы Мишку, да не поймет уже он: заматерел волкодлак всего за одну весну, прежнего взбалмошного князя как не бывало.

Домой возвращались медленно — дедушка не обманул, жарило так, что Лиза куртку стянула, оставшись в тонком свитере. Линорм то и дело исчезал в густом подлеске ломких сухих папоротников и скрутивших уже свои огромные листья лопухов. Анюта протянула руку и забрала у Лизы тяжелую корзину с грибами:

— Я пока не устаю. Еще не умею. Зато научилась спать в полглаза.

Лиза улыбалась её словам и кивала — Миша не пожалел последних капель своей живой крови на Анну, и шанс стать обычной у неё был. Только бы нашелся тот, кто примет её такой. Тот, кто заставит забыть гниль Голицынскую. Тот, кто неважно, в какой семье родился — Лиза и Наташа примут любого, лишь бы Анюте он пришелся по душе.

— Надеюсь, тебе понравится у нас с Сашей в доме — приходи, когда захочешь. Хоть днем, хоть ночью. В доме всегда кто-то есть. Если не я и не Саша, то его родители, Лариса с детьми, Баюша, линорм опять же… По воскресеньям у нас всегда гостит Наташа с Алексеем и Петей, а еще Иван с Егоркой, и Архип Крынин — это берендей, он Петин гридень. Ты его не бойся — он большой, пока еще невоспитанный и шумный, но хороший.

— Я помню его, — удивила Анна Лизу. — Он любит рыбачить, только он невезучий. Я ему рыбу всю пугала. Он так смешно говорит — ничего не понятно. Только он поди будет злиться за испорченную рыбалку.

— Я думаю, он не будет злится на тебя. Он не такой. Он кажется злым, но не злой.

Анна бросила быстрый, непонятный взгляд на Лизу, и неуверенно спросила:

— Как… Я… Да? Ты говорила, что я не…

Лиза оборвала её, подтверждая:

— Ты — не зло. И да, вы в чем-то похожи. Хочешь, я не буду рассказывать ему про твои проделки с рыбой? Все равно он в последнее время с рыбалкой завязал. Он хотел пойти в полицию служить, но туда