Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

— А я возражаю, Константин! Знаешь, чем мне журналист необходим? Он нас не понимает и врагами считает, но убежден, что мы еще есть. Трудно общаться с людьми, не видящими в тебе жизни, а, Константин?

— Отвлекаетесь вы, Андрей Андреич! Мы с вами — частный сектор, и хорошо. Я на вас смотрел и завидовал, когда вы на пенсию ушли, потому что думал, что уж вы-то вольными хлебами воспользуетесь. Еще пили за ваши слова: «Государство — это я». Сами говорите, что слова делают человека. Да что я вас уговариваю, сами понимаете — нет больше государства, значит, и нас больше нет. Но есть я и вы. Пока. Пойдете к Петрушову — выпейте с ним хороший коньяк. Пока и его не перевели куда-нибудь в ХОЗО. Вы же лучше меня знаете — личность всегда проигрывает государству. Даже когда его нет.

Миронов расстался с товарищем в духе и угнетенном, и благодарном. Пожалуй, впервые он с такой настойчивостью был принужден признать одиночество идейное. И наличие на его стороне Шарифа тут ничего не меняло. С другой стороны, он отдал себе отчет в том, что знает нынешнего и единственного настоящего врага. Так и должно быть по законам метафизики — враг выйдет на тебя из близкого, из самого близкого противоположного. Это правильно, когда завершаешь большой, полный круг жизни таким открытием. Можно сказать, в самом себе.

А еще Миронов испытал благодарность к Константину Константиновичу за то, что тот не попросил его не предупреждать Логинова. И за намек, что журналиста сами брать не будут, а, чтобы не пачкаться, подсунут того ментам.

* * *

Полковник остерегся звонить Логинову, что на мобильный, что на домашний. Он взял трубку у бармена и набрал номер Рафа. Сомнений в том, что он будет действовать, Миронов не испытывал. Двигаться предстояло быстро, но с крайней осмотрительностью. Впрочем, этого, ближнего врага — свое собственное государство — он понимал куда лучше, чем врагов прошлых, и только раздумье о том, что же может стать для него конечной целью этой последней войны, смущало его ум.

Миронов навещает Логинова у Балашовых

Володя Логинов осел у Балашовых. Он сказал им уже на второй день: «Балашовы, вы как хотите, а я у стану у вас лагерем. Не пойду в свои стены». Игорь с Машей переглянулись. Понятное дело — жилье старое, жизнь новая, в одну реку дважды… Оба были, на самом деле, рады не отпускать гостя, хоть и не знали, сколько он пробудет и какова его цель.

— Столуйся, Логинов, только я тебя по хозяйству использую, — вынесла вердикт Маша.

Но Логинова хозяйством не испугаешь, не то что писателя, так что он справлялся с посудой, картошкой, нехитрыми покупками, получал хвалы от хозяйки и отмалчивался по поводу своих видов на будущее. «Как надоем, скажете. Долго не заживусь».

Тем временем люди в милицейской форме несколько раз навещали логиновскую квартиру. Машина с надписью «ДПС» надолго обосновалась во дворе его дома — благо на углу были киоски с напитками и чебуречная. Менты охотно играли в футбол с дворовыми ребятишками — кто еще с ними сыграет? Начальство не торопило. Во всероссийский розыск никто объявлять известного журналиста не собирался.

Зато Миронов знал, куда направиться после встречи с Волиным. Он без предупреждения явился на квартиру к Балашову. У дома его уже ждали Раф и бывший майор ГРУ Гена Мозгин.

— Проверено, мин нет, — коротко отрапортовал Гена Мозгин.

— Главное, чтобы творческая интеллигенция была на месте. На своем месте.

— Звонили, Андрей Андреевич. Трубку снимает девушка.

— Такие девушки делают из интеллигентов мужчин, а… — Миронов только собрался поразить спутников фирменным кругленьким экспромтом, да сбился — из подъезда, прямо на него, вышел Логинов. В модном плаще, в шляпе с бляхой, в руке авоська. Миронов с огорчением посмотрел на свой вечный пакетик. Авоська — эффектнее. Или, как упрощают молодые, круче.

Логинов ничуть не удивился, как будто и ожидал увидеть именно здесь и сейчас именно полковника. Как будто полковник просто обязан по жизни встречать Логинова у подъезда. Лишь когда он зафиксировал присутствие Рафа и Мозгина, лицо его произвело улыбку — к обоим он сохранил теплое чувство после истории с его освобождением. Рафу он пожал руку, а с Геной даже обнялся накрест, предварительно сняв шляпу. Интересоваться причиной появления группы не стал. Прошли в дом.

— Уезжай немедленно в мой дом на Ладогу. Там вода — эликсир для таких возвращенцев. Мы с писателем прятались, и ничего — новая счастливая семья родилась.

Маша хмыкнула. Тихая Ладога осталась романтическим впечатлением последних лет, и стало на миг досадно, что этот период уже позади, и позади навсегда. Мороженым яблоком в глубоком снегу. Она обернулась к Балашову. Может так статься, что память — и есть счастье?

Хозяин, нахохлившись, молчал. Ему не до яблок. Он догадался, в чем посыл Миронова, но отчего-то пребывал в уверенности, что Логинов откажется следовать совету тем решительнее, чем разумнее он будет обоснован. Нехорошее возникло предчувствие, но слов, убеждающих мудрых слов, у него самого для товарища не обнаружилось. А Логинов пока что ожидание Балашова оправдал в полной мере.

— А я и так уезжаю, но только гораздо дальше вашей Ладоги. А Ладога мне мелка, извините.

— Перерос нас? — вставил Балашов, но его фразу обрезал Миронов.

— Ты уже уезжал от меня в Германию. Теперь в Канаду? Или в Австралию? — у Миронова в лице проявилась недобрая ось.

— Будете смеяться: в Афганистан. Где началось, там и завершится. Если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Миронов неожиданно погрузился в раздумье.

— Зря вы из Германии, — заполнил паузу Шариф. — Самое время политическое просить. А из Афгана выдадут. Нефть и газ всем надобны. Или выкрадут. А для точности Андрей Андреич не с Афганистана, он с Венгрии начал.

— Не то. Он прав. По глубине содержания. Дело не в началах войн — у них все равно нет конца. Тут глубокая мысль.

Согласие Миронова поразило всех едва ли не больше, чем решение Логинова. Балашов предположил, что полковник позавидовал Логинову. Но Миронов пренебрег театральной паузой:

— И как собираешься туда?

— Пока у Балашовых посуду мыл, нашел работодателя. Швейцарская газета. Под псевдонимом. Так что устроюсь на европейский кошт — а там попрошу у Исмаил Хана политическое убежище. Он Туркменбаши терпеть не может, и Назари ему нипочем.

— На что ты ему? Зачем ты вообще кому-то?