Скверное место. Время московское - Вадим Тихомиров

далеко за городом, под звездным небом, посреди Волги, рядом с аккуратно пропиленной прорубью. Бензопила уже была убрана в машину. Кубики льда горкой уложены прямо у черной воды, которая уже подергивалась слоем наледи.

– Ну что, падла, готов к путешествию?

– Не убивайте, пожалуйста, – разбитым ртом молил Виталя Самарский. – Я для вас что угодно буду делать, только не убивайте!

– Да что ты там можешь? Баб насильничать? Так мы не по этой части. Нам бабы сами дают, без всякого принуждения. Правда, пацаны?

Пацаны, а их было с десяток, как по команде, закивали головами.

– Вот видишь, и парни так же считают, как и я. Понимаешь, самая твоя главная ошибка не в том, что ты жену начальника СОБРа хотел на кукан натянуть. С кем не бывает по ошибке. И не то, что ты на каждом углу представлялся сипоновским, то есть моим человеком. Хрен с ним, и это можно простить, в конце концов, ты бы мог отработать нанесенный лично мне ущерб. Самая главная твоя ошибка в том, что ты ударил по лицу мою жену. Это не прощается. Я могу ей влепить по рылу, а ты нет. И никто не может, кроме меня. Если, конечно, она заслужила.

– Не убивайте, прошу вас, – опять заскулил Виталя.

– Да что ты, милый, убивать – это не наш профиль. Ты сам помрешь. Ты просто нахлебаешься воды и сдохнешь. И поплывет твое тело в Астрахань, к твоим родителям, как я и обещал только что одному человеку. Все. Базар закончен. Ту-ту. Поезд отправляется. Начинайте!

То ли от страха, то ли от безысходности Виталик потерял дар речи и скрылся подо льдом, даже не пикнув.

В прорубь подручными Сипона были возвращены все ранее выпиленные ледовые кубики, еще чуток поработали лопаты, и снег навсегда скрыл от посторонних глаз ту станцию, с которой отправился в последний путь некий Виталя Самарский, охотник до беззащитных баб.

До Астрахани он, конечно, не добрался, его труп был сначала обглодан многочисленной речной живностью, потом, весною, его протухшие останки были перемолоты мощными льдинами, а уж все то, что осталось после этих злоключений, в итоге погрузилось в глубокий ил и стало частью речного дна, а сам он – цифрой в статистике без вести пропавших.

Глава третья

Волга замыслила ледоход. А что, ее время пришло – апрель. Сколько можно ждать? Солнце припекало, на полях стаивал снег, то и дело накрапывали дожди, делая лед не только противно мокрым и скользким, но и предательски слабым.

Пока, правда, вытянувшиеся поперек всей России тысячи километров полуметрового покрова еще не стали ничем не сдерживаемым потоком расколотых на миллиарды частиц льда. Пока это был единый организм, который хотя и разрывали изнутри противоречия сил природы, но из-за крепких ночных заморозков еще оставался смысл прижаться поплотнее к берегам, подождать с пару дней и не крошить созданное за полгода величие.

Но, как ни крути, близилось мгновение «Большого взрыва». Белая лента реки была напряжена, словно змея перед атакой. Шел день за днем, и вдруг нечто, не познанное человеком, нарушило внутреннее единство стихии льда. Целое и величавое сбросило напряжение. Несколько раз где-то далеко от города что-то очень звонко грохнуло, затрещало по всей реке, и миллиарды тонн льда сдвинулись и устремились куда-то вниз, навстречу батюшке Каспию, по пути становясь все рыхлее и меньше, чтобы однажды стать простыми каплями воды.

– Ну что, слабо на тот берег слетать?

Конечно, кто-то там признается в собственной трусости! Ломанулись все. Все до одного лихо попрыгали на проплывающие мимо льдины. Те только разгонялись, еще не набрали ходу и не раскололись на мелкие куски. Прыгать с одного ледяного поля на другое, бежать изо всех сил и мысленно высчитывать, куда снесет потоком, к центру города или к мелькомбинату, – занятие для настоящих пацанов.

Что там пробежать на адреналине какие-то двести пятьдесят метров, запыхаться не успеешь, кабы не инстинкт самосохранения, который существовал сам по себе и не любил глупых шуток с водой. Усиливающийся грохот ломающихся льдин заставлял стучать сердца как станковые пулеметы, не выдуманный, не книжнокиношный страх рисовал одну картину безнадежней другой, но они неслись и неслись по льдинам, пока их отяжелевшие ноги не уперлись в землю, неизменчивую, неподвижную и надежную, как бетонная плита.

Пару минут их трясло от пережитого, но они не стучали зубами – все ж пацаны! – они хохотали. Хохотали над собой, над своими личными минутами страха. Над тем, как кто-то поскользнулся, как кто-то чуть не угодил в открытый водоворот черной воды, как, перепрыгивая с одного большого островка жизни на другой, меньший, кто-то подумал, что тут-то и кончится его жизнь.

И в этих словах не было мальчишеского позерства и хвастовства. Река зверела прямо на их глазах. Она теперь шуршала и гудела, ухала и скрипела какими-то низкими, утробными звуками, от которых стыла кровь в жилах. Переполненная битым и крошеным льдом, она все больше становилась похожей на жуткую, вытянутую в пространстве мясорубку, выжить в которой не было шансов даже у самого ловкого человека, окажись он в воде между льдинами. Пара секунд – и от провалившегося неудачника останется груда перемолотого корма для всяких обитателей волжских глубин.

Правда, возвращаться в родной район никто и не собирался по льду. Самоубийц не было, дураков тоже. Галдя и все еще посмеиваясь над пережитыми страхами, они стали подниматься по крутой лестнице к мелькомбинату. Оттуда до трамвайной остановки было пять минут быстрым шагом, и новенький трамвай девятого маршрута, весь из себя общественный транспорт, через полчаса вернет их на родную конечную остановку.

– Эй… Мелочь пузатая! – вдруг кто-то зычно закричал на них сверху. – Кто разрешил в наш район без спросу заходить, да еще толпой? Давно по рылу не получали?

Друзья остановились и посмотрели наверх. И ничего хорошего они там не увидели. Человек пятьдесят, не меньше, короткостриженых парней, цвет местного отребья, вооруженные металлическими прутками и свинцовыми кастетами, смотрели на них сверху вниз, как смотрят охотники на загнанную жертву. Добычу обреченную и, считай, уже освежеванную.

– Московские, суки.

– Теперь нам хана.

– Отлупцуют, живого места не оставят.

– Не, парни, надо валить.

– Куда? Вдоль берега бежать – догонят.

– Назад валить, домой!

– Это понятно, что домой, а не в Питер. Как? Обратной дороги нет.

– Как нет? Вот же она, за нашими спинами!

– Сдурел? Ты посмотри, что там творится! Льдина на льдину лезет. В порошок же сотрет, если свалишься в воду!

Наверху возбужденная ожиданием хорошей драки братва ждала, когда