Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

— Ни ты, ни кто другой не знает мыслей полковника. Ты можешь сказать наверное, что не полковник организовал арест туркмена? Или не убедил туркмена позвать на помощь тебя? Ты, хоть и устат, а доверчив. Я думаю, если у кошки семь жизней, то твой туркмен — что семь кошек.

— Что ж, Горец, ты прав. Только я пойду, и ты меня не держи тогда. Если уж ищут меня, то пусть хоть за дело.

— С голыми руками пойдешь? Хороший подарок ты сделаешь пиндосам и их Карзаю!

— Я не воюю с американцами, и ваш Карзай мне не враг. Я хотел правды, а не войны. Но я куплю оружие, если ты отпустишь меня с голыми руками.

Тут к Горцу вернулся веселый дух. В самом деле, два хромых героя отправятся отбивать чудака-туркмена у спецназа иномирян! Особенно эта история прозвучит забавно, если окажется, что Чары попал не в «третий список», а под обычную проверку, да еще по плану Куроя. И сам вот-вот оказался бы на воле.

— Купи себе лучше мозги, устат. Мозги про запас, и про запас жизнь. Ты не убедил меня. И мне больше дела нет до туркмена.

Логинов ожидал этого ответа и, сдержав дыхание, привел то единственное соображение, которое могло изменить мнение хозяина:

— Туркмен не стойкий. Он приведет ко мне. И к твоей красавице.

Горец улыбнулся. Белозубая зараза!

Женщина, то ли услышав, то ли угадав, что речь идет и о ней, вышла из своих покоев. Горец сделал жест, выразивший недовольство, но Анахта подошла к нему и села к ногам.

— Большая кошка, — снова усмехнулся Горец.

— Что посоветуешь, большая кошка? — спросил он на дари. Она безмолвно погладила его колено.

— Что ты хочешь? Чтобы мы отбили туркмена у американцев живым? Или мертвым? Ведь его уже увезли для допроса на базу. В Чирхи. Полагаю, что сперва в Чирхи. А мы уходим отсюда. Навсегда.

— С ней? — вырвалось у Логинова.

— Нет, — произнес афганец, как кинжалом волос перерезал.

При этих словах женщина отстранилась от него.

У Володи похолодело на сердце.

— Зачем же ты отпустил туркмена? Ты же подставил его, Горец!

Он говорил, понимая, что не вполне справедлив, и гневается не из-за туркмена, а из-за женщины, которую афганец готов бросить, как окурок.

Афганец ответил не громко, но яростно.

— Ты, русский, гневом на меня не плюй, гнев не огонь, не сожжешь. Пользы нет от твоих слов. Как мне туркмена держать? На цепи? На цепи даже гончая дохнет. Ты сюда пришел, а не понял, что тут у каждого своя война. Один ты тут, кто своей войны не нашел.

Логинов вышел из учительского дома. Горец не стал его удерживать.

В конце концов, афганец, конечно, прав. Возможности отбить Чары живым у американцев в Чирхи практически не было, тогда как раньше ли, позже ли, но из зиндана туркмен выйдет. Целым и невридимым. Из семи кошек одна да выскочит. Придет время, и выкупит его либо Курой, либо еще кто-нибудь. Не отправят же его в Гуантанамо!

Правда и то, что им надо отсюда уходить. Горец, видно, знает, куда. Знает также, отчего не берет за собой Анахту.

Но вся эти правота перечеркивалась одной фразой афганца, которая также составлена была из слов правоты: не нашел Логинов своей войны и не дошел до своего Тильзита или Сталинграда. Лишь выйдя от Горца, он догадался о том, на что тот намекнул — пока он служит орудием в руках полковника Куроя. Служит, поверив обещанию узнать Большую правду, ту, которая показалась самой главной. И еще афганец объяснил тебе, устат-шурави, что ты был прав: такие главные правды составляют для каждого здесь суть их личных войн, и ради них жертвуют остальным — туркменами-попутчиками, красавицами, союзниками по времени… Ради них дают себя использовать старшим командирам ради их правды, ради их войн. Общественный договор!

Логинов направился к колодцу и сел на землю в тот самый круг, который послужил ристалищем. Солнце било ему в самую макушку и казалось, что по нему горячей лепешкой расплывается воск.

За спиной у него черными тенями встали охранники, приставленные Горцем с самого начала пути, но доселе лишь в отдалении ходившие за ним.

В этом кругу он мог умереть, в талом паре подняться к небу. И что останется? Легенда о Володе Логинове. Ее сохранят вечные черные грифы, парящие за спиной.

Логинов постепенно обрел покой и ясность. Так надо жить. Найти свою войну. Создать или охранять легенду. И все просто. Просто понять: не может ни полковник Курой, никто другой открыть ему глаза, чтобы они увидели правду. Мудрый враг Миронов давно это понял и сделал свои циничные выводы. Об этом же сейчас вещал Горец: твоя война там, где твоя правда. И никому не надо верить, и потому опаснее всех те, которые обещают, будто знают правду. Иномиряне. Они знают, как надо жить на их планете, но ничегошеньки не ведают о том, как жить в Легенде. И оттого здесь, на этой земле, на этой правильной земле, не приемлют ни конкистадоров, ни миссионеров. «Право варвара». На легенду, на радость свободы от чужой правды. Ведь не зря с правдой матушки-России он распрощался без сожаления, оставив дохлебывать ту горькую Балашову; не зря отсек правду германской кирхи, крепкокаменной, устремленной в небо, да пустой внутри, отсек почище того, чем провел кинжалом по волосу нерва Горец — нет, и все, как не стало ее. Изжил свой Запад, изжил свой Восток, остался сам с собой — так и делай то, что должен, не гляди на других. Нет врагов, нет друзей, есть только цель героя — узнать о Смертнике все, что ты можешь узнать. Узнаешь — и уже не выковырять тебя из Легенды. А не узнаешь — Легенда все равно переживет тебя. И придет другой, придут двое, один продолжит, другой споет о тебе. А для того тебе нужен Чары. Для этого. А шахид, найденный туркменом, тебе уже без надобности. Ты сам, устат-шурави, вполне походишь на смертника…

Логинов поднялся. Путь прост. Осталось только найти автомат и узнать, где находится проклятый Чары. Не самые сложные задачи в этих краях. Хорошо мужчине на такой войне, освобождающей его от житейских забот. Если мысли — то о таком, о горнем!

Подготовка к освобождению Чары

Дата не указана

Голова кружилась, но боли Логинов не испытывал. Не сверкали и звездочки в глазах. Ударили умело