Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

«Главным образом потому, что пес имеет раздражающую всех привычку грызть ножки письменных столов», — подумал Стуки.

— Бедняжка! — заохали Сандра и Вероника.

— Не могли бы вы уделить ему немного вашего времени? Собаку нужно будет покормить, вывести во двор и еще желательно иногда его гладить. Арго, конечно же, будет оставаться в моей квартире. Я прошу вас об этом от всего сердца, — добавил инспектор.

— Тогда давайте показывайте! — воскликнули соседки.

— Что? — опешил Стуки.

— Где вы храните собачий корм. А вы о чем подумали?

Стуки сделал вид, что не расслышал.

— Еще вы хотели спросить у нас совета, — напомнили сестры.

— Об этом мы поговорим сегодня вечером.

Инспектор попрощался с Арго, вручая его соседкам.

— Будь мужчиной! — прошептал Стуки на ухо псу, и ему показалось, что тот его понял.

«Кто знает, что думает доктор Анабанти по поводу чудесных явлений Девы Марии?» — размышлял Стуки. Сам инспектор таким заявлениям никогда не верил, и было совершенно бесполезно пытаться его переубедить. Но у его соседа, скорее всего, найдется какое-нибудь оригинальное объяснение.

Инспектор дернул за длинную веревку дверного звонка, и появилась уже знакомая ему надпись: «Дамы и господа! Постарайтесь не беспокоить меня по пустякам». Стуки потянул за шнур второй раз. Раздался звук колокольчика, и немного погодя послышалось шарканье тапочек по полу и бесконечная серия щелчков многочисленных дверных задвижек и замков. Доктор Анабанти высунул нос на улицу, поднял глаза к небу и предсказал, что в ближайшие дни их ожидают сильные грозы и бури.

— Ну, это не страшно. Мы пережили настоящий библейский потоп, — ответил Стуки.

— При чем тут это? Проходите.

— Я займу у вас совсем немного времени. Мне бы хотелось услышать ваше мнение по одному вопросу, — сказал Стуки.

Инспектор чуть было не добавил, что кофе он уже выпил, но фитотерапевт опередил его, сообщив, что только что приготовил очищающий травяной чай.

— Это очень поможет вашей печени, — сказал Анабанти.

— В чем?

— Избавиться от всего, чем она перегружена.

Анабанти проводил инспектора на кухню — небольшую комнатку довольно спартанского вида, оборудованную лишь самым необходимым: доктор был не из тех, кто приглашает гостей на ужин. Сосед нацедил для инспектора чашку темной жидкости. Стуки улыбнулся. Надо улыбаться доктору Анабанти, когда тот потчует отварами и настоями.

— Чем я могу быть вам полезен? — спросил Анабанти.

— Я хотел узнать ваше мнение по поводу возможности бесед с Девой Марией.

Фитотерапевт сделал глоток травяного чая и прополоскал им горло.

— Постарайтесь точнее сформулировать ваш вопрос.

— На ваш взгляд, все ясновидящие попросту не дружат с головой или же они в самом деле являются проводниками в потусторонние миры?

— Стуки, позвольте мне начать издалека. Видите ли, мы все рождены, чтобы верить. Мы не можем избежать стремления воспринимать мир как нечто целое, состоящее из серии намеренных замыслов. Это — процесс нашего умственного развития. Вера в сверхъестественное приходит легко и интуитивно. Человеческий разум в своем обычном и естественном функционировании избегает напряженной работы, ведущей к усталости от размышлений, и оставляет большую часть нейронов в покое, как деньги на депозитном счете. К примеру, мысль о том, что раз существуют сложные организмы, то кто-то должен был их спроектировать и создать, проста в понимании и интуитивна.

— Да, да, хорошо. Но при чем здесь Мадонна?

— Потерпите немного, мы к этому придем. Сотворение мира единой высшей сущностью вынудило бы разум избрать серый путь асексуального размножения, по крайней мере, в долгосрочной перспективе.

— Как вы сказали? Асексуальный?

— Да, Стуки, тот, которым размножаются, например, бактерии, если для вас так будет понятнее. Сама по себе эта форма репродукции интересна, но эволюционно примитивна. Если бы все организмы размножались таким образом, мир стал бы слишком однородным.

— Я не совсем понимаю.

— Уж не думаете ли вы, что мы можем еще две тысячи лет верить, будто добрый Господь лично вдыхает свою душу в каждого новорожденного ребенка? Эдакий регулировщик, организующий передвижение душ с неба на землю и с земли на небо?

— Это не так?

— Не проще ли решить, что он однажды вдохнул душу во всю материю, сделал ею матерью и что так на Земле зародилось все живое? Жизнь — это творение, а материя — это утроба. И именно почитание символа матери приводит нас к Деве Марии.

— Я так понимаю, сегодня вы верующий.

— Если вам так угодно.

— Куда делось все ваше научное высокомерие? Вы забыли, как советовали мне спросить у креационистов[11], почему их Бог оставил на груди у мужчин соски?

— Послушайте, Стуки, чтобы иметь возможность восхищаться соборами и слушать григорианские песнопения, нам как биологическому виду пришлось заплатить кое-какую цену.

— Перевести рациональность в креативность, вы это имеете в виду? Иначе мы были бы простыми обезьянами без шерсти, но с кариесом?

— Таковы законы энергии: она может только трансформироваться.

— И это действительно работает?

— Стуки, не будьте циником.

— Не понимаю, что в этом циничного?

— Это работает, Стуки, — должно работать. Невероятное искусственное оплодотворение, первое в истории, дало невообразимый толчок креативности, породив чрезвычайно сложные религиозные верования, которые существуют уже тысячи лет. И на данном этапе они необходимы, потому что без них человек ужасен. В процессе эволюции человечество сможет избавиться от верований, которыми оно напиталось. Только тогда мы будем вынуждены изменить то, что казалось нам незыблемым. Мы эволюционируем, понимаете? Очень медленно, но непрерывно.

— Хорошо, но как же ясновидящие?

— Человеческий мозг видит то, что хочет и что может увидеть. Вы поняли, Стуки?

«Он считает их больными на всю голову», — подумал инспектор.

— Однако, — сказал доктор Анабанти, — по-моему, вопрос о Мадонне проще. Всем нам нужна абсолютная любовь, потому что земная любовь всегда относительна. Небесные отец и мать — это эликсир любви.

Инспектору Стуки нравились такие разговоры с доктором Анабанти, даже пусть он никогда не знал наперед, куда рассуждения фитотерапевта могут завести. Уже завтра тот мог запросто объявить себя агностиком, атеистом, а может, и тем и другим одновременно. Сегодня ветер дул в сторону веры, и доктор Анабанти поплыл в этом направлении.

Стуки подошел к дому Микеланджело и позвонил в домофон. Подросток вышел на балкон со своим обычным недовольным видом.

— Поторопись! — приказал ему инспектор, показывая мальчику зонт и жестом давая понять, что они опаздывают.

Елена открыла входную дверь. Стуки отпрянул: с сонным видом и в этой мужской рубашке она была так же опасна, как инъекция антибиотика при температуре тела в тридцать шесть градусов. Максимум в тридцать шесть и два.

Микеланджело обратил внимание, что эти двое слишком неподвижно смотрели друг на друга. Парнишка был в толстовке и кепке, и Елена посоветовала ему одеться потеплее: на улице шел сильный дождь. Не слушая маминых советов, Микеланджело выскочил из дома и зашагал рядом с инспектором, которому ничего не оставалось, как предложить подростку защиту своего зонта со сломанной спицей.

Инспектор Стуки торопливо попрощался с Еленой, в то время как мальчик с интересом рассматривал большую сумку, которую держал при себе инспектор.

— Оружие?

— Что-то вроде того, — кивнул головой Стуки. — Здесь инструменты, которые тебе понадобятся для работы.

— Но сегодня же воскресенье!

— Эту работу можно выполнять только в воскресенье.

Микеланджело стиснул челюсти.

— Я