Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

— Приятно познакомиться, Елена. Я — мама Микеланджело.

Ну, понеслось.

— Да, он немного обиделся, но ведь это так естественно: мальчик сразу к вам привязался. И это невероятно: после того как его отец нас бросил, во всех взрослых мужчинах Микеланджело видит врагов. Однако могу себе представить, что человек с вашим опытом, тот, который знает, что такое жизнь и какой важной она может быть… как не привязаться?

— Синьора…

— Вы же понимаете, как для подростка важна мужская фигура, пример для подражания, пусть даже временный. Поверьте, я вполне отдаю себе отчет, что не могу претендовать на то, что вы все свое время посвятите Микеланджело. Я это знаю и понимаю вас. Но ваши соседки, Сандра и Вероника…

— Синьора…

— Да, именно они вселили в меня надежду, что задача вам под силу, потому что вы прежде всего обладаете достаточной чувствительностью и уделяете внимание ближним. Вы харизматичны и умеете расположить к себе. Когда я рассказала подругам о моих проблемах с моим Микеланджело, с моим сыном, у которого такой бунтарский характер, что ни одна мать не справится, Сандра и Вероника вспомнили о вас, и мы вместе решили, что, возможно…

— Стоп!

— Что, простите?

— Вы вместе решили? Что именно, синьора?

— Что вы сможете вытащить мальчика из той ямы, в которой он оказался. Его оставили на второй год, он постоянно раздражен, ненавидит весь мир и не умеет общаться.

— Я? За несколько часов, проведенных с ним в полицейском участке?

Синьора Елена застыла на полуслове, пораженная тоном полицейского. Сейчас Стуки напоминал ей матроса, собирающегося отплыть к дальним берегам, не помня ни о своих привязанностях, ни об обещаниях. Глаза женщины заблестели.

— Нет, я хочу сказать, — пошел на попятную Стуки, — что за эти пару дней с Микеланджело я только прозондировал почву, чтобы понять, что он за человек. И сейчас я обдумываю стратегию. Я собираюсь поручить ему дело, которое бы заставило парня почувствовать себя действительно нужным. Вот почему я не давал о себе знать. Кроме того, в эти дни я слишком занят. Мы работаем над довольно деликатным расследованием.

— И вы вовлечете в эту работу Микеланджело? — теперь глаза женщины сверкали, словно радужные крылья бабочки.

— Привлекать его к расследованию мы, конечно, не можем, но, возможно, какая-нибудь важная для нас вспомогательная работа для мальчика найдется.

Они расстались, испытывая облегчение. Стуки ощущал себя подавленным великодушием материнского сердца, женской красотой и видом деликатных нежных рук. Она, в свою очередь, убедилась, что этот надежный и полный обаяния полицейский в состоянии хоть немного поднять настроение ее сыну. Ведь было бы достаточно подтянуть его всего на несколько сантиметров, чтобы тот смог наконец выбраться из ямы.

Любовь растворяется в воде. Как сахар, как соль. Бывает, ты растворяешься сам, но чаще тебя растворяют.

Мэр города решил баллотироваться на второй срок, но потерпел неудачу: один раз его избрали, а второй — уже нет. Его обошли с минимальным отрывом, но порой и этого бывает достаточно. Несмотря на то, что человек, привыкший к политике, должен знать все течения в мельчайших деталях, именно я посоветовала мэру следить за едва уловимыми движениями воздуха. Все светящиеся личинки это знают. Они не расставляют свои шелковистые ловушки на пути ветра. Липкие нити, спускающиеся из их гнезд, запутаются, если будет дуть слишком сильно. Эти ловушки смертельно опасны только в темной, тихой тиши укромных уголков. Личинки сами излучают свет: сияет задняя часть их тела. Все знают, что задница личинки грибного комара сверкает, как звезда на небосводе.

Мэра все считали пусть не красавцем, но, несомненно, элегантным мужчиной. Он не мог соперничать с красотой: его губы иногда забывали держаться рядом, цвет глаз был абсолютно невзрачным, а нос доминировал над другими чертами лица, возвышаясь, как могильный курган над степной равниной. Мэр компенсировал все это элегантностью, которая иногда сама по себе — уже половина красоты. А еще ее можно купить со скидкой, как признавался он мне в самые интимные минуты: галстук за полцены, обувь, уцененная на двадцать процентов, и пиджак, купленный на распродаже.

В некоторых вопросах мэр был кальвинистом. Он считал недостойным тратить слишком много денег на то, чтобы прихорашиваться и окружать себя представительницами прекрасного пола, к которым природа была щедра и благосклонна. Он говорил «природа», потому что был человеком верующим и никогда бы не стал вовлекать высший разум в мирские дела с их пылью, ссорами, сезонными скидками и номерами отелей.

Со мной, как и со всеми остальными, мэр встречался в скромной гостинице, единственной достойной упоминания характеристикой которой были вечные строительные леса для обновления фасада и вход, укрытый от нескромных взглядов олеандрами и банановыми деревьями. Мэр предпочитал встречи перед ужином, убежденный в том, что темнота поздних ночей предназначена для шлюх и нимфоманок. Он терпеть не мог путан и, естественно, считал себя игривым джентльменом, первооткрывателем островов, перышком колибри, радостно порхающим по воле ветра.

Именно его любовь к ветру и страх темноты говорили о том, что он не осознавал своей истинной природы. Мэр не понимал, что был не чем иным, как личинкой с флуоресцирующей задницей. Ведь любой его успех напрямую зависел от этого обманчивого свечения, которое он излучал как маяк во мраке, а его жертвы были попросту обмануты и ослеплены. Такой свет привлекал заблудших, а не мореплавателей. Впрочем, иногда, прежде чем найти свою дорогу в жизни, случается чувствовать себя потерянным.

Однажды вечером мэр ожидал меня в гостинице со строительными лесами, и я пришла, но не одна. Я предложила другим его подругам поучительную экскурсию, попросив их принести с собой фонарики. Мэр, как всегда, уже лежал в постели, стоявшая в углу лампа излучала тусклый свет. Я вошла и пригласила войти других. Все мы осветили его нашими фонариками. Залитая светом, эта комариная личинка утратила всякую тайну. Сделавшись видимым, мэр исчез. Чего только он не наобещал нам тогда. Что он возродится, что победит на будущих выборах. Что станет членом правительства. «Член со светящейся задницей», — запели мы хором, за считанные мгновения превратившись для него в шелковую ловушку, колеблющуюся на ветру из наших голосов.

Нам было очень весело.

Аличе

7 ноября. Воскресенье

— Слушай сюда, вы должны все отрицать.

Хриплый голос. Герпес. Зостер.

— И вам здравствуйте! Отрицать что?

— Девчонка, которая утверждает, что разговаривает с Мадонной, врет. Тот скелет — не Бельтраме. Слышь, Стуки, не теряй времени на эту ерунду.

— Если ты в этом уверен…

— Ты мне не веришь? Это очень плохо. Слушай, я много чего знаю.

— Например?

— Что Бельтраме не умерла. Она живет где-то за границей.

— Серьезно?

— Ты мне не доверяешь?

Действительно. Антимама, тип, который нашел номер телефона полицейского, следит за ходом расследования и пытается повлиять на его результат, наверняка что-то знает.

— Герпес, назови мне число, которое я загадал.

Хриплый голос умолк.

— Вот видишь! У тебя нет никаких особых способностей, и никакой правды ты нам открыть не можешь.

Стуки отключился. Он не собирался тратить время на анонимных, возможно, уже вышедших на пенсию хрипунов.

Стуки встал под обжигающе горячий душ. Это не помогло ему полностью расслабиться, и когда некоторое время спустя инспектор позвонил в домофон сестер, он сделал это даже слишком решительно.

— Хорошо, я согласен, — сказал Стуки выглянувшим из окна соседкам. — Я буду возиться с мальчишкой, но в обмен на одну услугу с вашей стороны. И еще мне нужен совет.

Женщины пришли в восторг.

— Я не могу брать с собой на работу Арго, потому что, боюсь,