Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

даже представить себе не могла судьбу, которая ожидала ее семью. Много лет ей пришлось ухаживать за мужем-инвалидом и за сыном, который вел жизнь не совсем умеренную, пока оба не оставили ее, преждевременно отправившись на тот свет. Муж — поскользнувшись в ванной, сын — не справившись с управлением на крутом повороте во время одной из своих ночных автомобильных гонок. Страшная трагедия!

Знакомые синьоры Фортуны, замечая ее потухший взгляд, сошлись во мнении, что пережить можно одну потерю, но не две. Второй траур сразил женщину. Ее дни проходили в постоянных молитвах и посещениях кладбища. У людей сжималось сердце при виде синьоры Антонии, некогда яркой и остроумной женщины, которая теперь полностью замкнулась в себе и отстранилась от активной жизни.

— А потом она привела к себе домой марокканскую девушку, — сказал Стуки, взглянув на комиссара Леонарди.

— Да, Аишу Заири. Ей нужна было помощь по дому.

— Ей нужно было о ком-то заботиться.

— Послушайте, я подумал еще вот о чем.

— О чем?

— О тех листках из записной книжки.

— Ах да, записная книжка, — произнес Леонарди, делая вид, что совсем об этом забыл.

— Ландрулли сказал мне по секрету, что в участке только об этом и говорят. Ходят разговоры, что…

— …эта записная книжка может принадлежать Аличе Бельтраме. Это я навел их на такую мысль.

— На каком основании вы можете это утверждать? У нас есть образец почерка синьорины Бельтраме?

— Скорее всего, нам нужно будет провести графологическую экспертизу. Но, согласитесь, подпись «Аличе» уже наводит на мысль.

— Там есть подпись?

— Да. Но и это еще не все. В текстах упоминаются представители определенных профессий, — произнес комиссар, но тут же спохватился.

— И что с того?

— Скорее всего, речь идет об очень известных в городе гражданах.

— И это значит…

— …что нам следует действовать очень осторожно.

— Комиссар! — взорвался Стуки. — Не хотите ли вы сказать, что перспектива нарушить покой важных городских мужей вас пугает?

— Это не страх. Скорее, я бы назвал это осмотрительностью. Вы же не хотите, чтобы мы подняли шум на пустом месте? Сначала необходимо во всем разобраться.

— Мы хотя бы имеем представление о том, кто прислал нам эти опусы?

— Нет. Ажиотаж вокруг имени Бельтраме растет, и вполне естественно, что кто-то хочет этим воспользоваться. Или вы думаете, что записная книжка все это время находилась в руках родственников, но только сейчас, по прошествии десяти лет, они решили вытащить ее на свет?

— Разве ничего из этого не всплыло десять лет назад?

Леонарди надолго погрузился в молчании.

— Практически ничего. Ох, если бы эти листки попались мне в руки в то время, когда мы расследовали исчезновение Аличе Бельтраме!

— То есть вы считаете, что записная книжка до самого конца находилась у Аличе? По-вашему, ею мог завладеть убийца?

— Я этого не исключаю.

— И он обнародует эти материалы только сейчас? Но с какой целью?

— Скорее всего, чтобы сбить нас со следа, расширив список подозреваемых.

— Вы уже все прочитали, комиссар?

— Конечно.

— И как вам? Там что-то пикантное?

— Мне кажется… даже не знаю, как назвать… Что-то едкое, жалящее, вскрывающее тайные пороки лиц, которых все привыкли уважать.

— Все они были любовниками Аличе Бельтраме?

— Возможно.

— Можно мне почитать? — спросил Стуки.

— Хорошо, я приготовлю для вас фотокопии. Ах да, доктор Салмази изволил сообщить мне из своей антропологической пещеры, что ему нужно еще пару дней и потом он всех нас просветит.

Стуки понимал, что совсем забросил Арго, резко уменьшив количество и время прогулок, и что попросту избавился от Микеланджело, отправив его в архив удостоверений личности.

Надышавшись тоннами пыли, во второй половине дня парнишка появился в кабинете инспектора Стуки, чтобы услышать, что тот очень занят.

— Чем? — спросил Микеланджело.

На что этот наглый полицейский с красивыми темными глазами нахмурился и сказал, что ничего не знает и ничего не скажет.

Подобное невнимание к нуждам ребенка вскоре дошло до ушей сестер из переулка Дотти, которые не упустили возможности устроить инспектору выволочку. Не успел Стуки вставить ключ в замочную скважину двери подъезда, как услышал раздавшийся с балкона приторно-сладкий дуэт голосов. «У меня проблемы», — подумал инспектор.

Из квартиры инспектора Стуки доносился радостный собачий визг. Полицейский поспешил к себе, надел на собаку поводок и отправился с ней на прогулку. Пес носился по двору, словно ракета, но, заслышав голоса сестер, остановился как вкопанный.

— Вы уже бросили его на произвол судьбы? — раздался голос старшей сестры.

— Кого? — инспектор сделал вид, что не понимает.

— Мальчика, кого же еще?

— А, Микеланджело…

— Вы знаете, его мама нам звонила, потому что она переживает.

— И что же ее так взволновало?

— Не стоит иронизировать, инспектор. Мы посоветовали нашей подруге прийти и лично поговорить с вами.

— Со мной?

— Мы дали ей ваш номер телефона. Она вам позвонит.

Антимама, что это значит? Стуки в замешательстве уставился на смеющегося пса.

— Нет ничего смешного, псина, — проговорил полицейский. — Ты еще не знаешь человеческих мам. Они опаснее любой водородной бомбы.

— Пойду приготовлю себе что-нибудь на ужин, — сказал Стуки, обращаясь к Сандре и Веронике.

— Идите, идите, — откликнулись соседки, — мама Микеланджело сама с вами свяжется, не беспокойтесь.

Стуки включил телевизор, чтобы узнать последние новости. Инспектор немного пощелкал пультом, выбирая между национальными программами и местными сетями, пока не наткнулся на передачу одной молодой, но уже довольно известной тележурналистки. Сегодня она брала интервью у синьоры Бельтраме, матери пропавшей Аличе. Стуки никогда раньше не встречал эту женщину и постарался как следует запомнить ее лицо. Синьора Бельтраме отвечала на вопросы журналистки довольно монотонно и односложно. Да, они слышали о найденном скелете. Нет, никто из представителей властей с ними не связывался. Да, у них есть доверенный адвокат, который поможет им в этом деле. Глядя прямо в камеру затуманенными глазами, мать Аличе высказала надежду на то, что правда наконец выйдет наружу и правосудие победит. Всем своим видом женщина выражала немного боли и много беспокойства.

Стуки достал из холодильника сыр, отрезал кусок хлеба и открыл бутылку темного пива. Он вынул из духовки остававшийся там со вчерашнего дня кусок соленого пирога и откусил его, предварительно сделав большой глоток пенящегося напитка. Он все еще жевал пирог, поэтому подождал, прежде чем ответить на телефонный звонок. «И если это опять Герпес Зостер, — подумал инспектор, — я отвечу ему, выпустив на свободу струю газа, которая одиноко бродит в моих внутренностях. Потому что это уже ни в какие ворота…»

— Синьор Стуки?

— Да, это я.

— Меня зовут Елена, я мама Микеланджело. Вы не могли бы уделить мне десять минут вашего драгоценного времени? Я бы хотела поделиться с вами кое-какими своими соображениями по поводу моего сына.

— Если честно…

— Если, конечно, это возможно. Я не хочу вам мешать.

— Когда?

— Я нахожусь недалеко от вашего дома.

Антимама!

Дверной звонок прозвенел очень деликатно. Женщина, представшая перед инспектором, оказалась замечательным образчиком генотипа ХХ. Она, как на глаз прикинул Стуки, сменила за свою жизнь тридцать шесть календарей, может, тридцать восемь. Нет, скорее тридцать шесть. Стуки так и остался стоять с недонесенным до открытого рта куском сыра азиаго. Опомнившись, он быстро спрятал его за спину, немного стыдясь: сыр, холестерин, закупорка артерий. Этот логический ряд можно было продолжить многими