Танец теней - Яков Осканов

Сегодня у них обоих начался приступ, но Стужин уговорил Соню потерпеть. Вечером он спросил, на сколько дней хватит лауданума, если приступы будут повторяться также часто и настойка потребуется им двоим. Я прикинул и ответил, что в наличии примерно месячный запас.

Мы снова поспорили о том, стоит ли давать девочке опиум. Но Михаил Николаевич твёрдо стоял на том, чтобы воды Соне не давать. Он сказал, что если через две недели состав воды получить не удастся, мы все вместе отправимся в город.

Он не высказал этого вслух, но, похоже, он не надеется на возвращение Дмитрия Трифоновича, отчего у меня возникло дурное чувство, что и с нашим управляющим случилось какое-то несчастье.

Тон его был так категоричен, что заставил меня смириться. Я рассудил так: если девочка примет несколько раз лауданум, это не вызовет у неё пагубной зависимости. А потом либо мне удастся синтезировать целебный состав, либо мы окажемся в городе, где здоровье девочки будет поручено докторам, на усмотрение её отца.

Дата: 2-е сентября 1898 года

Пишу эти строки в сильном волнении с предчувствием катастрофы. После ужина я вернулся к себе и обнаружил, что мои лекарства валяются на полу, часть из них разбита. Причина прояснилась мгновенно. В открытую форточку забралась белка, которая спрыгнула на столик, где стояли пузырьки. Кое-как мне удалось выгнать её обратно, так как она в панике металась по всей комнате, когда я вошёл.

Результаты её «нашествия» оказались печальными. Мало того, что часть важных для моего здоровья лекарств была уничтожена, так ещё и разбилась бутыль с лауданумом.

Я пошёл к Стужину рассказать об инциденте. Он принял случившееся с каким-то мрачным удовлетворением, как если бы планировал такое событие, и оно подтвердилось, и тут же позвал Соню и, когда она пришла, сообщил ей, что лауданума нет и приступ им придётся перетерпеть без него.

И тут случилось то, чего никогда не происходило: Соня ослушалась отца. Он в гневе заявила ему, что не намерена более терпеть те мучения, на которые отец её незаслуженно обрекает.

Не слушая окриков Михаила Николаевича, она бросилась к двери с явным намерением отправиться на озеро за водой. Произошло короткое замешательство. Стужин, очевидно, не мог поверить в её непокорность. Оторопь его продлилась совсем недолго. Вмиг растеряв всю солидность, он догнал её у выхода.

Мне пришлось стать свидетелем сцены настолько уродливой, что я впал в ступор, не зная, как реагировать. Стиснув зубы и не проронив ни звука, Стужин сгрёб дочь в охапку и потащил наверх. Соня, напротив, истошно кричала и вырывалась, проклиная собственного отца.

Он запер её в спальне, и она тут же принялась колотить в дверь и рыдать в голос, перемежая мольбы дать ей воды с проклятьями.

Бледный, как смерть, Михаил Николаевич подошёл ко мне. Я обрёл дар речи и завёл разговор о том, что мне неприятны подобные сцены, и я, хоть уважаю его отцовское право и понимаю, что в этом доме гость, тем не менее, не потерплю, чтобы в моём присутствии истязали ребёнка. И если Стужин не прекратит свои странные эксперименты над дочерью, то я отказываюсь продолжать далее исследования и расторгну все соглашения, во что бы мне это ни стало.

Он тоже ответил без особой любезности, но всё же сдерживая себя и не выходя за рамки приличий. Видно было, что внутри него идёт какая-то напряжённая борьба. Он говорил медленно, подбирая слова. Мне было велено не вмешиваться. Михаил Николаевич уверял меня, что отдаёт себе отчёт в своих действиях и действует исключительно в интересах дочери. И хотя в силу обстоятельств, которые он не может мне раскрыть, может показаться, что это не так, он настоятельно просит не вмешиваться, дабы не навлечь на всех самые катастрофические последствия.

В самих словах никакой угрозы не содержалось, но его тон не оставлял сомнений, что мне стоит опасаться его гнева.

Он ушёл к себе, и я думаю, что он отправился за порцией лауданума, так как у него оставался небольшой пузырёк, в который я налил ему настойку из моей бутыли.

Соня продолжает стучать в дверь и молить о помощи. Я решил немного подождать, пока Стужин примет опиум, и когда он забудется, принесу бедной девочке воду, какими бы ни были для меня последствия!

На этом журнал обрывался. Я убедился в этом, пролистав пустые страницы до конца, а потом закрыл его и отложил на столик.

В нём не было описания финального конфликта профессора со Стужиным, о котором позже по возвращении в столицу Вернер поведал своему другу, Илье Петровичу Иванову, а тот в свою очередь мне. Но это было вполне логично. Ведь учёный был выслан немедленно и не имел возможности дописать что-то в журнале и забрать его с собой, иначе я бы его сейчас не читал.

Я так увлёкся чтением, что не заметил, как пробежало время. За окном уже стояли сумерки. А мой желудок напомнил мне, что люди периодически должны принимать пищу.

Из рюкзака снова появились галеты и сушёное мясо. За ужином я тщательно обдумывал всё прочитанное, пытаясь дополнить мозаику тайны Ирия новыми фактами.

Глава 8. Двумя годами ранее. Санкт-Петербург

Красивая кованая калитка отворилась, и привратник посторонился, впустив Суздалева внутрь.

Это было частное учреждение, занимавшееся опекой над душевнобольными из обеспеченных семей, и потому оно мало походило на казённые дома призрения, напоминавшие тюрьмы.

Дорожка, идущая от калитки, вела через живописный парк, в котором росли раскидистые дубы и белоствольные берёзы. Тут и там пространство было украшено скульптурами и фонтанчиками, а в тени деревьев были установлены лавочки.

В глубине парка высился величественный особняк в викторианском стиле. В парке было довольно много людей. Одни просто прогуливались, другие читали книги, третьи рисовали. Если бы не вид некоторых больных, сидящих в креслах-колясках или сопровождаемых персоналом лечебницы в униформе, можно было подумать, что это какой-то загородный клуб для творческих людей.

Суздалев остановил сестру милосердия, шедшую ему навстречу, и сказал, что ищет директора.

— Вам назначено? — спросила девушка.

— Назначено.

— Тогда следуйте за мной. Михаил Юрьевич сейчас осматривает пациентов на прогулке.

Они обошли здание и вышли к старой липе, под которой стояла лавочка. На лавочке сидела женщина, которая слушала внимательно мужчину, что-то объясняющего ей.

Провожатая Суздалева кивнула в их сторону:

— Это — Михаил Юрьевич. Подождите, пожалуйста.

Доктор боковым зрением увидел Суздалева, на короткий миг отвлёкся, повернулся к пришедшим и