Тринадцать лет тишины - Нина Лорен

– Первое, что помню, – это как я очнулась. Наверное, он вколол мне что‑то, усыпил хлороформом или чем‑то еще, или я просто сама отключилась. Но я помню, что очнулась в подвале. Одна нога привязана к батарее, руки связаны вместе, а в рот он запихал мне какую‑то тряпку, так что я едва могла дышать…

Вижу, как Шон вздрагивает, пытаясь сохранить спокойствие, с трудом удерживая взгляд на моей переносице.

– Значит, ты не помнишь, что было перед этим? Ничего не помнишь?

– Черт, так вот в чем дело? Какой‑то допрос без протокола? – Я в сердцах выкидываю недокуренную сигарету, словно та обожгла мне пальцы.

– Нет. Ничего подобного… – Надеясь успокоить, он кладет руку на мое предплечье, но я сбрасываю ее с себя.

– Шон, – говорю я, уже не пытаясь скрыть усталость, – с меня уже хватит.

Он опускает голову.

– Конечно.

Мы молча идем к его машине. Когда та подает сигнал, приветствуя хозяина, Шон неожиданно говорит:

– Я просмотрел школьную папку Оливии, как и обещал.

Звук этого имени прогоняет сон гораздо лучше любой сигареты. Я отрываю глаза от асфальта парковки и разворачиваюсь к нему.

– И ты оказалась права. Еще два года тому назад она посещала частное учебное заведение. Вот только родители забрали ее оттуда прямо посреди учебного года, чтобы записать в государственную школу.

– Почему? – Я забираюсь на пассажирское сиденье. Охваченная смутным беспокойством, грызу заусенец на пальце, пока тот не отрывается заодно с полоской кожи. Не задумываясь дважды, я сую окрашенный кровью палец в рот и моментально чувствую вкус меди.

– Вот это я и собираюсь выяснить. Сегодня с утра я оставил сообщение Тому Шоу и позвонил в ту частную школу. Договорился о встрече с директором.

– Так ты считаешь… – Я гляжу на свой бедный палец. Ярко-красная кровь продолжает набухать на нем, сколько ни слизывай. Алый полумесяц вновь и вновь расползается по кутикуле, окружая ноготь веселенькой улыбкой. – Думаешь, там смогут рассказать что‑то важное?

– Даже не знаю… – Шон заводит двигатель, потом роняет на меня косой взгляд и округляет глаза. – Ого, что у тебя случилось? Ты в порядке?

Я опускаю взгляд и понимаю, что он говорит о моем пальце. Кровь уже капает на джинсы. Хорошо, что ткань черная и потеков почти не видно.

– Н-нормально. Просто оторвала заусенец. Типа нервы…

– Да тут крови вагон! Ты невзначай содрала кожу с пальца?

– Прости, я… задумалась.

Шон лезет в бардачок и бросает мне на колени маленькую аптечку. Я вожусь с застежкой, стараясь не запачкать все кругом кровью, а затем протираю ранку дезинфицирующей салфеткой. Царапина глубока и длиной с полдюйма. Можно подумать, я действительно пыталась освежевать себе палец.

Вот только я при этом ни черта не чувствовала. Спасибо тебе, гребаный «Дилаудид»!

Тихонько ругаясь, я обматываю палец бинтом, который закрепляю кусочком клейкой ленты. Кровь уже вовсю пропитывает волокна, окрашивая марлю бинта в насыщенный пунцовый цвет. Я зажимаю палец другой рукой и пытаюсь выкинуть эту проблему из головы. И все же, когда я поднимаю взгляд на Шона, выясняется, что хмурая морщина меж его бровей углубилась даже больше прежнего.

– А у тебя самой вообще есть аптечка?

– Какие‑нибудь пластыри я себе найду, – пожимаю я плечами. – Фигня.

– Хочешь, я остановлюсь у аптеки по дороге в гостиницу?

– Нет.

– Ты уверена?

Я делаю глубокий вдох и выпаливаю:

– Хочу поехать с тобой.

Шон опять хмурится, не понимая.

– Что?

– Я хочу поехать вместе с тобой. В ту школу.

– А я никак не могу взять тебя, Лэйн.

– Почему?

– Во-первых, это противоречит всем инструкциям. Во-вторых, это просто неэтично. Нарушение тайны частной жизни – как твоей, так и…

– Частной жизни? Ты же не собрался всерьез читать мне лекцию об уважении чужих тайн?

Я бросаю взгляд через плечо на темнеющее позади здание полицейского участка.

Шон вздыхает. Он понимает, что я права, а я понимаю, что наступила ему на мозоль. Шону не по себе, и это значит, что он готов идти на уступки.

– Только, заклинаю тебя, на этот раз без глупостей. Думаешь, справишься?

Я не знаю. Но ради Оливии могу попытаться.

Прежде, чем я успеваю ответить, Шон выруливает на шоссе.

Кажется, победа на моей стороне.

* * *

Школа выглядит так, как я и представляла себе то место, в котором могла бы учиться Оливия: огромное здание с мраморными лестницами, с каким‑то гербом над входом и надписью «Академия Чего‑то Там», хотя предназначена она для малышни от пяти до двенадцати лет. Перед ней – большой парк с аккуратными рядами деревьев и чисто выметенными дорожками. С каждым шагом по территории школы моя затея выглядит все менее и менее удачной. Предчувствуя недоброе, я следую за Шоном вверх по лестнице и прохожу через парадную дверь.

Должно быть, мы явились посреди занятий: в коридорах пусто и предельно чисто. У вестибюля поразительно высокие стены и световые фонари вместо потолка. Вдоль стен выстроены полки, заставленные разносортными кубками и фотографиями в рамках. Я рассматриваю их: победительница такого‑то конкурса, первый пришедший к финишу в таком‑то соревновании… На каждом фото призеры стоят в окружении других детей с разными оттенками кожи и с широкими улыбками на лицах. Разве в таком возрасте не полагается играть в кубики, а не соревноваться за трофеи? Да уж, похоже, не только детям бедняков приходится слишком быстро взрослеть. С моих губ срывается угрюмый смешок, эхом отдающийся в пустом пространстве холла. Шон оборачивается ко мне, уже успев сдвинуть брови.

– Ничего такого, – объясняю я. – Просто решила поискать Оливию среди лучших учеников. Жаклин тебе говорила, что она – гений математики, да?

Шон идет за мной вдоль стены с полками к математическому разделу. Даты на трофеях – за несколько прошедших лет, но имени Оливии нигде не видно.

В холле раздаются торопливые шаги, и, повернувшись, я вижу спешащую к нам женщину в приталенном костюме. Когда она подходит достаточно близко, я замечаю на ее лацкане школьный герб. Интересно, здесь даже учителям приходится носить школьную форму?

Женщина здоровается еще на подходе, расцветая улыбкой. Она вряд ли старше Шона. Очень белые ровные зубы. Темные волосы убраны назад в простой хвостик, а кожа чуть темнее моей собственной. И эта кожа выглядит просто идеально.

Я давлю укрытый за спиной пораненный палец, пока не начинаю что‑то ощущать.

– Вы, должно быть, детектив Ортис, – говорит она, сияя. Я замечаю, что на ней поразительно много туши для ресниц. То есть это наверняка тушь.