Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

Глядя, как старательно, с самым серьезным видом пытается ввести его в заблуждение Боровец, Пантюхов вспомнил недавний эпизод.

Он рылся в архивах спецмонтажного управления уже третий час подряд. Хотя золотые крупинки в пустой породе стали попадаться гораздо чаще, в одиночку работалось тяжелее: не с кем даже словом перемолвиться, Карташов еще не вернулся из Киева. Неожиданно в комнату вошла нормировщица Тархова, которую он уже допрашивал по поводу наряда. Густо краснея, девушка приблизилась к столу, за которым расположился капитан, и негромко произнесла:

— Простите меня, пожалуйста! Я неправду тогда сказала, что черновик наряда мне передал какой-то рабочий, а я только переписала, — она перекинула за спину косу. — Я сейчас все вам объясню. Василий Иванович вызвал меня в прошлом году! Продиктовал работы и велел набрать объемы на полторы тысячи. Я была в Сокуре и видела, что там по указанным работам и трети этой суммы не наберется. Но вы понимаете, — она взглянула на капитана, — у нас все боялись Боровца. Уважали и боялись. Он такой человек... — девушка слегка запнулась, — если по-его делаешь, всегда при случае поможет, отблагодарит. А если кто посмеет против, считай, простился с работой. Ну вот... в прошлый раз я и не решилась говорить. Многие считают, что он еще вернется в свой кабинет, — девушка почти вопросительно глянула на следователя.

Вот где беда. Преступал закон Боровец, он же и ответит. Но ведь сколько еще людей в поднятой им мути бултыхается! Кто по собственной волюшке, а кто и против. Та же Тархова. Девчонка еще, а уже ощутила на себе влияние «умудренного опытом руководителя». А сколько еще ей подобных предстоит встретить, прослеживая запутанные связи Василия Ивановича.

Боровец же тем временем лихорадочно соображал: пора ли уже пускать в ход испытанное, всегда без осечки действующее, средство или подождать, поиграть еще в хозяйственника-патриота, лишь волею сложного стечения обстоятельств оказавшегося в неприглядном положении? Но вроде уже и медлить становится опасно. Вон они, и брата, и Крюкова подцепили. Кто следующий на очереди? Нет, пожалуй, пора. Если осторожно предложить, глядишь, и поубавит резвости.

Василий Иванович проследил взглядом за бегающей по протоколу ручкой Пантюхова: «Ишь как строчит бойко! Так оглянуться не успеешь, как на срок насочиняет. Время, время брать следователя с тыла. Но следует дать ему понять, что основное вознаграждение он получит после. Только, когда выйду из этих стен».

— Каюсь! — почти не сходящая с округлого лица улыбочка сменилась выражением тоски. — Допустил я промах, Леонид Тимофеевич. Грешен!

Пантюхов перестал писать.

— Все, что вы обнаружили, — начальник спецмонтажного управления чуть покачнулся на табуретке, — соответствует действительности. Но поймите меня, как человек человека: я старался для производства! Тому же Крюкову за проект щедро заплатил. Зачем? Чтобы он, как заказчик, душой к нашему управлению повернулся. Ну а то, что помог брату, жене с пенсией — так сколько они в конце концов получили? — Он закашлялся. — Мизер, ей-богу, мизер при нынешних масштабах. И я, Леонид Тимофеевич, — Боровец испытующе посмотрел на капитана, — верну, ей-богу, верну все до копейки! Более того, — голос его стал вкрадчивым, — я понимаю, что лично вам доставил немало хлопот. Трата здоровья, нервов на поиски всех этих доказательств, — Василий Иванович сокрушенно кивнул в сторону протокола. — Но вы не беспокойтесь. Я мужик порядочный! Готов на сатисфакцию в любом размере.

У Пантюхова начало сводить скулы. Вот каким боком поворачивается все! По крупиночкам собирали материалы, чтобы дать понять обвиняемому: пришел час ответа. Пока не поздно, включись в борьбу за самого себя. И вот он включился.

— Да вы не тревожьтесь, — по-своему истолковав молчание капитана, заспешил Василий Иванович, — частично возместить следственные издержки я и сейчас в состоянии, — он перевел взгляд на железную оконную решетку. — Несколько верных друзей и у арестанта найдется. Ну а если мне представится возможность покинуть эти стены, — многозначительная улыбочка расплылась на лице Боровца, — то поверьте, моя благодарность не будет иметь границ!

Теперь уже кашлянул капитан. Подобная сцена была ему не в новинку. Не первый раз пытались его купить. Порой предлагали суммы, превышающие его зарплату за десять, а то и за пятнадцать лет службы. Любимая работа почти постоянно подвергала его двум испытаниям, первым из которых был подкуп, а вторым — опасность впасть в немилость «сильных мира сего». Как старший следователь по особо важным делам Пантюхов имел дело с преступниками, занимающими достаточно высокое положение в обществе, обладающими значительным весом и связями. Такие не стеснялись в обмен на свободу посулить взятку. А когда «не проходило», у них оставался второй рычаг воздействия на непокорного: влиятельные знакомые. И те действительно звонили, заступались. Нередко сопровождали свои просьбы плохо скрытыми намеками на возможные неприятные последствия неразумного упорства следователя. И это были вовсе не пустяковые намеки, от которых Пантюхов мог легко отмахнуться и продолжать работу. Такие звонки бередили душу, выбивали из нормальной колеи. И без того трудное расследование крупных хозяйственных хищений осложнялось в еще большей степени. А случалось, что преодолеть это осложнение оказывалось даже труднее, чем выявить истину.

Капитан не спешил прерывать Боровца. Такой ход со стороны преступника — тоже своего рода признание. Признание того, что следствие на верном пути.

— Возможно, у вас проблемы иного порядка, — продолжал подбирать ключики Василий Иванович. — Скажем, квартирный вопрос: расшириться, дополниться. Или домишко в дачной местности интересует. Так ради бога! На то мы и строители, пусть и специфического характера, чтобы решать подобные вопросы.

«Хватит!» — решил Пантюхов. Довольно с него и сказанного.

— Вот что, уважаемый Василий Иванович! — капитан забарабанил пальцами по столу. Нагловатая ухмылочка Боровца выводила его из себя. — Давайте раз и навсегда договоримся: благодарить меня, оказывать мне какие-либо услуги вы не будете. Никогда! Понятно?

— Я понимаю, — откликнулся Боровец. — Как же, прекрасно понимаю. Только, Леонид Тимофеевич, вам, наверное, кажется, что я бог знает что еще натворил, — он прижал руки к сердцу. — Заблуждение! Кроме того, что вам уже известно, за мной ничего нет. Слово порядочного человека. Так зачем же тратить на меня здоровье и нервы? Не лучше ли поставить точку? Право слово, самое время. А мое пожелание сделать вам что-либо доброе... — Василий Иванович улыбнулся как можно дружелюбнее, — не расцените это как взятку. Это