Черная рука - Стефан Толти

Если какое-либо облако и омрачило первые дни Генерала, то принесло его со стороны Таммани-холла. Политическая машина, возглавляемая Большим Тимом Салливаном и его скрытным миниатюрным двоюродным братом Маленьким Тимом Салливаном, отнеслась к назначению на пост комиссара этого вояки и откровенного реформатора весьма прохладно. Большой Тим Салливан являлся бесспорным правителем Манхэттена ниже 14-й улицы. Он был красив, высок, общителен и имел острый, как нож, язык – «величайший владыка, какого когда-либо знала политическая жизнь Нью-Йорка»[362]. Само собой, он был коррумпированным, но при этом и высокоэффективным политиком, действительно заботившимся о своих избирателях. Когда ирландская банда принялась «кошмарить» ортодоксальных евреев в районе Таммани, весть об этом вскоре дошла до Большого Тима. Он немедленно приказал Департаменту полиции Нью-Йорка захватить здание клуба, в котором гнездилась шайка, и прогнать хулиганов оттуда вон. Как только банда была изгнана и помещение очистилось, Салливан самостоятельно подписал договор аренды, раздобыл Тору и превратил клуб в синагогу, в которую пригласил ортодоксальных евреев, лично встретив их у дверей рукопожатием. Подобные жесты сделали из Салливана легенду, а его жизнь на широкую ногу только добавила ей блеска: в своем персональном номере в сказочном отеле «Оксидентал» он пять лет подряд без перерыва вел игру в покер. Варьете, игорный бизнес и нескрываемое взяточничество превратили его в миллионера, и для ирландцев он стал полубогом – живым символом того, чего могли добиться в Америке такие как они.

Его двоюродный брат, Маленький Тим, казался тенью, отбрасываемой ярким светом от Большого Тима. Кузен и правда был мелким, крепко сбитым и ершистым. Он прошел не менее тяжкий путь, чем Петрозино. Точно так же начищал он чужие ботинки на Брум-стрит, прежде чем стать рассыльным при журналистах на Парк-Роу и получить диплом юриста специальным актом законодательного собрания штата. Его острые локти и склонный к подозрительности склад ума превращали его в грозного противника. Однако он искренне верил в ирландский стиль ведения дел. «Человек из Таммани, – сказал однажды Маленький Тим газете New York Times, – обязан кормить голодных, одевать голых, хоронить нищих и поддерживать добрые отношения со всеми»[363].

У этой странной парочки, казалось, никогда не возникало серьезных политических разногласий. «Их привязанность друг к другу более чем братская, – отмечала газета Albany Evening Journal. – Она почти женственна в своей нежности»[364]. Однако Салливаны не терпели ренегатов. Рассказывали, как Большой Тим надушил бюллетени в день выборов, чтобы потом нюхать руки избирателей, убеждаясь, действительно ли они проголосовали[365]. За годы деятельности кузены загасили несколько волн, поднятых ярыми реформаторами. Братья кусали за лодыжки всех ступавших на территорию Салливанов, заставляя их сбега́ть обратно в свои особняки на Пятой авеню с завываниями об «ирландцах с лунообразными лицами» и смерти демократии. Для Салливанов комиссар Бингем олицетворял хорошо знакомый им тип человека с протестантской голубой кровью, который жаждет отобрать то, что ирландцы заработали тяжким трудом и честным взяточничеством. Разумеется, они не собирались этого допустить.

Кузены осуществляли финансовую власть в городе посредством Палаты олдерменов, финансировавшей широкий спектр городских учреждений, включая Департамент полиции Нью-Йорка. Как только Бингем переступил порог управления на Малберри, 300, Салливаны и их союзники в Палате принялись атаковать его через прессу, называя безнадежным неуклюжим аутсайдером, угодившим не в свою тарелку. «Он так мало знает о городе, что даже не сможет описать хотя бы три его улицы, – заметил Большой Тим. – На мой взгляд, Палата не должна обращать никакого внимания на такого некомпетентного и высокомерного человека, как генерал Бингем»[366].

Первое открытое столкновение произошло из-за предложенного Бингемом бюджета Департамента полиции Нью-Йорка, от которого глаза олдерменов полезли на лоб. Генерал запросил деньги на увеличение штата сотрудников на две тысячи новых патрульных и сотню детективов, а также на модернизацию полицейских участков, что в совокупности обошлось бы в 1,6 миллиона долларов. С дополнительными полицейскими силами департамент смог бы справиться с «Черной рукой» – одним из приоритетов Бингема – с куда большей эффективностью. Однако усиление полиции Нью-Йорка, мягко говоря, негативно сказалось бы на азартных играх Салливанов и других незаконных делишках к югу от 14-й улицы, поэтому на предложение об увеличении полицейского штата кузены наложили решительное вето и, для пущей убедительности, фактически урезали прежний бюджет Генерала. Если верить Бингему, они вдобавок внедрили своих людей на Малберри, 300, причем с единственной целью – шпионаж. «Мое управление, – заявил Генерал журналистам, – просто… кишит шпионами»[367].

Несмотря на подобные злоключения комиссара, появление в полиции Нью-Йорка нового, решительного лидера дало Петрозино повод для оптимизма. Он работал практически без отдыха. Он набирал новых людей в Итальянский отряд, поскольку кто-то переходил в другие подразделения, а кто-то просто увольнялся, не выдержав заданного Петрозино темпа работы. Возможно, поддержка «огнедышащего» генерала и осознание опасности распространения «Черной руки» помогут городу выставить, наконец, против Общества ту силу, которую оно заслуживает.

* * *

Часто вечером, после окончания рабочего дня Петрозино, так, видимо, и не научившийся готовить, отправлялся в Маленькую Италию – в небольшой ресторанчик под названием Saulino’s. Это было непритязательное заведение, где официанты разговаривали на диалекте, а владелец, ветеран итальянской войны Винченцо Саулино, любил посидеть и поболтать с посетителями под звон наполненных вином бокалов и звуки итальянских народных мелодий. Саулино эмигрировал из маленького городка Аньоне, расположенного в полутора сотнях километров к востоку от Рима. Аньоне и его знаменитый завод по отливу колоколов окружали холмы, усеянные монастырями и скитами отшельников. Сотни лет назад этот город являлся важным центром торговли и ремесел, во времена Королевства обеих Сицилий стал одним из пятидесяти шести «королевских», подчинявшихся непосредственно монарху, однако ко времени детства Саулино уже погрузился в застой. Налоги здесь оставались высокими, а голодающих крестьян сажали в тюрьму за кражу пшеницы у дворян – galantuomini (буквально «галантные люди»), правивших городом. Практически безальтернативно Саулино вступил в Итальянский легион и во время Крымской войны принял участие в осаде Севастополя, в ходе которой две тысячи солдат Легиона сразились с русскими. Уже в юном возрасте Саулино повидал достаточно крови и горя.

После окончания Крымской войны солдат вернулся домой и попал на Войну за объединение Италии. Когда в 1871 году военные действия наконец закончились, Саулино, очевидно, понял, что даже объединенная Италия мало что может ему предложить. Они с женой-француженкой переехали в Америку и обрели свою судьбу в виде ресторана в Маленькой Италии, где жена стала готовить, а он – управлять.

В Saulino’s Петрозино привлекали