После выстрела - Магомед Мусаевич Мусаев

нас, и наших предков, и сыновей, а может быть, и внуков. Честно говоря, я давно начал в тебе сомневаться, — добавил Сардал на всякий случай (кто знает, может, этот бродяга и другие его разговоры с Мурдалом подслушивал!), — и что ж ты думаешь, к тому и пришло! Ох, Мурдал, Мурдал, хоть и мой он брат, а скажу: ума у него маловато!

— Ты, ты все это заварил! От тебя весь дым и вся вонь! — закричал Мовсар, вскакивая и сжимая кулаки.

И кто знает, чем бы все кончилось, если бы не раздался в эту минуту громкий плач Зелихи.

— Сардал! Сардал! — кричала женщина, всхлипывая. — Скорее! Скорее!

По лицу Сардала скользнула усмешка, но тут же исчезла.

— Сардал! Мовсар не у тебя? Мурдал Мовсара зовет, Мовсара!

— Мовсара? — почти зарычал Сардал. — Эту змею, которая заползла в наш дом?

На шее его и висках вздулись вены.

— Подобру-поздорову убирайся из нашего дома! — зашипел он на Мовсара. — Если своим ты не нужен, то нам — и подавно! Помни, что я тебе сказал, не уйдешь — худо будет, ой, худо!

В один миг позабыв свои хитросплетения, перешел Сардал к прямым угрозам, грубо понося Мовсара.

По крикам Зелихи стало ясно, что Мурдал умирает, и Сардал побежал к нему, надеясь хоть перед самой смертью брата вырвать завещание на свое имя.

Не знал Сардал, что завещание давно уже лежит у Мовсара в боковом кармане пиджака.

Вот он приблизился к постели Мурдала. И сразу ощутил дыхание смерти. Глаза Мурдала были полузакрыты, и тускло поблескивали одни только узкие щели меж веками, нос заострился, губы посинели, и Зелиха увлажняла их смоченной в воде ватой. Лишь слабое прерывистое дыхание свидетельствовало о том, что больной еще жив.

В комнате, склонив головы, стояли соседи и родственники.

Когда вошел Сардал, все они, едва взглянув в его лицо, отвернулись. Их неприятно поразило плохо скрываемое торжество Сардала.

Есть старая чеченская притча о женщине, которая никак не могла себя заставить плакать на похоронах, и однажды, обмакнув пальцы в ведро, провела ими по лицу, чтобы изобразить слезы. Да вот беда, не вода была в ведре, а кислое молоко.

Сардал напоминал эту женщину.

И, хотя умел он скрывать свои мысли, на этот раз кислым молоком по его плоскому землистому лицу было написано, что он думает и на что надеется.

— Держись, Мурдал… Не падай духом… — заговорил он, но и в голосе его тоже прозвучала фальшь.

— Нет, нет… Сардал, Мовсар… Мовсар… — еле слышно прошептали губы больного.

Соседи с жалостью и болью посмотрели на Зелиху, по морщинистым щекам которой катились слезы.

— Где Мовсар? — глотая слезы, спросила она Сардала.

— Не знаю… Он только что был тут, во дворе… — растерянно забормотал Сардал, нагнувшись к уху Зелихи и понизив голос. — Ему, — он указал на Мурдала, — нельзя об этом говорить… Когда ты выбегала за ним, он куда-то побежал и… не знаю куда…

Подойдя вплотную к постели умирающего, он, сделав вид, что поправляет подушку Мурдала, пошарил под нею рукой, надеясь выкрасть оттуда завещание. Но не нашел там ни завещания, ни талисмана.

Посмотрел на Зелиху. Но ей не было никакого дела ни до его мыслей, ни до него самого.

Тяжелое дыхание умирающего смешалось в тишине с хриплым дыханием Сардала. Неожиданно у постели Мурдала почувствовал Сардал, что его затея с завещанием как будто бы терпит крах, и это его обескуражило. Он ведь столько времени и сил убил на то, чтобы перехватить у бродяги Мовсара, как называл он его в мыслях, завещание в пользу своих детей.

«Выхватить, пока не поздно! — вертелось в голове, и голова кружилась от этих мыслей, и единственный глаз налился кровью. — Иначе все мои старания к черту полетят… Или Зелиха, или Мовсар — кто-то из них украл завещание! Поймать бродягу, поймать, пока не ушел далеко… А то ведь я его так напугал, что и на край света сбежать может… А может, лучше, если сбежит?..»

Казалось Сардалу, что сам он может запутаться в кознях и силках, расставленных им самим.

— А может быть, он плачет где-нибудь, бедняга, — шепнул Сардал стоявший у окна свояченице, и, подойдя к двери, хотел было уже выйти, но в последний момент остановился, все еще не решив, стоит ли искать Мовсара.

— Может быть, может быть, — сказала Зелиха, дрожащими руками поправляя одеяло Мурдала, — он такой… где-нибудь спрятался и сидит…

Зелиха хотела этим сказать, что просит Сардала пойти за Мовсаром. Но он, словно не понимая ее, все еще стоял у двери.

Ильяс и Элиса привели врача.

— Мы видели Мовсара минут десять назад, — сказала Элиса, — он говорил, что бежит в аптеку.

— А ты не догадалась его поторопить, — заметил Ильяс.

— Зачем же его торопить, он и сам знает, что лекарство нужно срочно.

— Торопи его, не торопи, он торопиться не станет, — вставил Сардал. — Что ему наше горе! — И, махнув рукою, ушел.

Врач сделал Мурдалу укол, и Мурдал пришел в сознание. Он открыл глаза, обвел слабым взглядом комнату, потом всех, кто был в ней, затем принялся разглядывать каждого. Дойдя до Зелихи, остановился на ней вопросительным взглядом.

— Мовсар сейчас придет, — тихо сказала она.

Тогда Мурдал так же безмолвно, взглядом подозвал к себе Ильяса и прошептал:

— Пусть все, кроме тебя, уйдут…

Произнес он эти слова невнятно, и Ильяс еле понял его.

Ильяс поблагодарил врача и сказал, что теперь повезет Мурдала в больницу.

— Я пришлю «скорую» сам, — сказал врач.

— Большое спасибо.

Ильяс, проводив врача, сделал знак всем, чтоб ушли.

Он остался у постели Мурдала, удержав около себя Зелиху.

— Садитесь, — сказал Мурдал и попытался улыбнуться, но улыбка обернулась жалкой и горькой гримасой. Он взглянул на Ильяса, и чувствовалось, что ему приятно видеть слезы племянника. — Не знаю. Ильяс… веришь ли… Но Зелиха не даст соврать… Ты для меня роднее, чем другие… родные… Хотя и видел я твои промахи… Ничего, молодой… Потом пройдет, если только сам захочешь…

— Спасибо, дядя… — зарыдал Ильяс. — Вы столько старались, чтобы я учился…

— Забудь это, — перебил его Мурдал, взяв за руку. — Я хочу… сказать… отец твой, брат мой… не думал, что делает… Хотел вас от моего дома отвадить… и от меня… Головы всем морочил… Убил он меня… Только и думал об имуществе моем… — Говоря об имуществе, Мурдал хотел обвести рукой комнату, но не смог сделать этого, и рука его бессильно упала на грудь. — Нехорошо… Остерегайся его, Ильяс… Виноват я — не боролся за сына…

Зелиха знаками показывала Мурдалу, чтобы не говорил он плохо об отце Ильяса: