После выстрела - Магомед Мусаевич Мусаев

— Жизнь моя кончилась, Ильяс, — сказал Мурдал, — но я дожил до сегодняшнего дня, ни разу не услышав от земляков плохого слова о себе. Я хочу, чтобы и вы, молодые, так же прожили свои жизни… Ну, ладно, кажется, кто-то идет.

На веранде послышались чьи-то шаги, затем дверь открылась, и на пороге появился Сардал.

Он с недоумением уставился на Ильяса, видимо, решив, что его обошли и неспроста ведут разговор без него. Впрочем, присутствие Ильяса немного его успокоило, и он спросил таким тоном, словно у Мурдала был грипп:

— Как чувствуешь себя, брат?

Мурдал закрыл глаза и не ответил.

— Дядю Мурдала в больницу повезем, — негромко проговорил Ильяс.

— В больницу? — загремел Сардал. — Ни за что! Я не дам своего брата на растерзание этим… Искромсают живого человека, как дыню. Оглянуться не успеешь. Нет и нет! — и Сардал бросил на сына сердитый взгляд.

Ильяс посмотрел на отца широко открытыми глазами. Он не мог поверить своим ушам: в памяти его в одно мгновенье всплыло все, что делал отец, чтобы обвести вокруг пальца этого самого брата, что и как о нем говорил. Ему стало стыдно за отца.

Так Сардал, сам того не понимая, потерял уважение Ильяса, ради которого в первую очередь и сооружал все свои хитроумные построения.

— Нашел Мовсара? — шепотом спросила деверя Зелиха.

— А зачем он? Разве нас, кровных родных, тут мало? — понизив голос, ответил Сардал вопросом на вопрос.

Зелиху словно стрелой пронзили эти откровенно наглые слова. Она ссутулилась, и слезы с новой силой хлынули из ее глаз. Ильяс сморщился, как от зубной боли, и укоризненно закачал головой.

— Стыдно, дада! — бросил он и, чтобы еще больше не надерзить отцу, втянув голову в плечи, выбежал в сад.

Увидев, что Ильяс покинул Мурдала, соседи и родственники, ждавшие в саду, возвратились в комнату. Сардал, никак не ожидавший такого отпора от родного сына, стоял посреди комнаты, как истукан.

Вошедшие радовались, что больному стало немного лучше.

Но недаром говорят: только нога знает, как жмет сапог. Точно так же один только несчастный Мурдал знал, каково ему. Но еще с самого детства привык он переносить все боли безропотно и стойко.

Улучив момент, когда Зелиха вышла из комнаты, чтобы принести Мурдалу какой-то отвар, Сардал, снова сделав вид, что поправляет брату подушки и одеяло, еще раз тщательно обшарил всю его постель. Но он только крякнул от досады, не обнаружив никакого завещания.

Тогда, выскользнув следом за Зелихой в кухню, он крепко взял ее за руку и зашептал многозначительно и угрожающе:

— Слушай, сноха, где завещание, э! Дай сюда, говорю! Если оно попадет в его руки, тогда…

И он страшно завращал единственным глазом.

Зелиха не сразу поняла, о чем он говорит. Ее голова полна была мыслями о больном муже, о том, что еще можно сделать, чтобы ему стало легче. Смерть Мурдала, о приближении которой она не могла не думать, была для нее едва ли не равносильна собственной смерти. Жизнь без друга, с которым прожила она долгие годы и который понимал ее с полуслова и полувздоха, представлялась ей невозможной.

Сардалу пришлось повторить:

— Завещание не должно попасть в руки Мовсара, понимаешь? Он — волчий щенок. Я Мурдалу кое-что уже говорил, а теперь знаю такое… Волчонок, кажется, уже стал волком…

— Завещание? — переспросила Зелиха, до которой начали доходить слова Сардала. — Завещание у Мовсара…

— Ка-ак? Почему?! — Единственный глаз Сардала полез на лоб.

— Твой брат так решил. Он же старше тебя… — Зелиха старалась сдержать себя, чтобы не потерять самообладание при виде алчности Сардала.

— Так что же, по-твоему, если старше… — Сардал схватился за голову, словно его ударили обухом. — Ты, женщина, наследство моего брата не дели! — И он ударил себя кулаком в грудь, желая, видимо, этим подчеркнуть, что он, брат своего брата, имеет больше прав в решении семейных дел, чем  ж е н щ и н а  Зелиха. — Как только он придет, — добавил уже дружелюбно и мягко, — отбери, Зелиха, у него завещание. Пойми наконец, нельзя же отдавать и дом, и сад бог знает кому, на ветер бросать! Ты ведь умной была всю жизнь, не делай же глупости под конец, сама себя по миру пустишь… Змею вы с Мурдалом пригрели на груди. Этому красавцу ничего не стоит человека на тот свет отправить.

«Не дай бог иметь такого родственника, такого брата», — подумала Зелиха. Она взяла со стола отвар и, не ответив Сардалу, вышла из кухни.

Сардал опрометчиво истолковал ее молчание как знак согласия и поспешил к себе домой, чтобы утихомирить Ильяса, который взбунтовался в самый неподходящий момент и мог испортить все дело.

* * *

Вот уже пять дней лежит Мурдал в больнице и все время расспрашивает о Мовсаре, а Мовсар исчез, потерялся, как иголка в стоге сена, и никто не может его найти.

Ильяс прямо-таки с ног сбился, разыскивая его повсюду. Ни слуху ни духу. Никто не видел, не слышал, не знает. Включились в поиски и товарищи по работе, ребята из мастерских. Был человек — и нет человека. Будто река унесла. Хоть в милицию обращайся, розыск объявляй.

Ильяс чувствовал, что Мовсар навсегда порвал с домом, но, жалея Зелиху, высказывал разные догадки по поводу его исчезновения, говорил, что, может быть, уехал он в соседнюю Грузию или в Грозный за лекарствами или за каким-нибудь особенным доктором для Мурдала.

Зелиха понимала, что случилось что-то серьезное, но утешения Ильяса все же придавали ей сил. Иногда важно само по себе сознание того, что кто-то стоит рядом.

На шестой день пребывания Мурдала в больнице Зелиха снова собрала кое-какую еду и отправилась к нему.

Она шла по снегу, который выпал ночью и теперь, к полудню, начинал уже таять. Ветер был довольно сильный, но она укуталась шерстяным платком и ей было тепло.

Выйдя из своих ворот, она обошла вокруг общего с Сардалом забора и, зайдя к Секе, прошептала просительно:

— Сека! Если пойдешь в больницу, не проговорись о том, что узнал о Мовсаре Сардал.

— Не проговорюсь, потому что не знаю ничего.

— Сардал говорил мне, будто знает о Мовсаре что-то плохое… — сказала Зелиха, уже жалея о том, что завела разговор, который только возбудит любопытство Секи.

Женщины переговаривались шепотом, чтобы не слышно было в доме, где сидели за столом Сардал и Хамид и где громко говорилось о том, о чем Зелиха шептала, дрожа от страха.

— Вот ведь, — говорил Сардал старшему сыну, — если послушать Ильяса, так я для вас