Дочь Иезавели - Уилки Коллинз

Глава II

В волнении мадам Фонтен рухнула в кресло.

Она глядела на оставленный в замке ключ – старинный, прекрасной работы. На головке была выгравирована надпись – «от шкафа Розовой комнаты», названной так по цвету штор и обивке мебели.

«Что у меня с головой? – подумала она. – Какая чудовищная оплошность! Какой риск!»

Она встала и отворила шкаф.

На двух нижних полках лежало ее ровно сложенное белье. На полке выше, примерно на уровне глаз, стоял простой деревянный ящик высотой в два фута и шириной в один. Затаив дыхание, вдова осмотрела ящик – не трогал ли его кто, – а потом аккуратно поставила на пол. На столе у окна лежал незаконченный акварельный рисунок, а рядом – увеличительное стекло. Вооружившись им, она вернулась к шкафу и внимательно осмотрела место, где стоял ящик. Легкий слой пыли – без увеличительного стекла его не увидишь – не затрагивал четырехугольник, оставленный ящиком. Линии остались четкими и не смазанными. Это обследование убедительно показало, что за время ее недолгого пребывания в комнате мистера Келлера ящик не трогали. Вздохнув с облегчением, вдова поставила ящик на место.

Однако плохой знак, подумала мадам Фонтен, что она утратила осторожность, поспешив узнать, не связано ли приглашение мистера Келлера с оглашением дня свадьбы. «Я утрачиваю свое самое ценное качество, – печально подумала она, – предусмотрительность. Если такое еще повторится…»

Не закончив мысль, вдова заперла дверь комнаты и вернулась к шкафу, снова вытащила ящик, поставила его себе на колени и открыла. По некоторым следам на крышке было видно, что ящик когда-то взломали, и ключ остался в замке, засев так прочно, что его нельзя было ни повернуть, ни вытащить. Не доверяя больше своей предусмотрительности, она всерьез задумалась, не стоит ли, вынув все из ящика, отдать его в починку – установить новый замок и изготовить ключ.

– Найдется ли у меня место для временного хранения бутылок? – задала она себе вопрос.

Вдова вынула из ящика и поставила на пол рядом с собой шесть зловещих сосудов, о судьбе которых муж беспокоился на смертном одре. Все они были разного размера и цвета, и отделения в ящике соответствовали величине каждого. Надписи на трех – сокращенные слова на латыни – были непонятны мадам Фонтен.

Она брала в руки бутылки – одну за другой. Четвертая была завернута в плотную бумагу, обратную сторону которой покрывал непонятный шифр. Надпись на наружной стороне была на немецком языке и гласила следующее:

«“Зеркальные капли”. Как доказали опыты на животных, смертельная доза у них та же, что и у “Александрова вина”. Но конец наступает быстрее, а при вскрытии тела следы яда не обнаруживаются».

Эти слова были (судя по цвету чернил) позднее зачеркнуты. В конце сделана приписка – тоже свежими чернилами:

«После многих попыток я не смог найти бесспорное противоядие этому страшному яду и в результате не вижу возможности применять его в медицине. Можно, конечно, перестать тратить на него время, но я не люблю сдаваться. И если еще поживу, то, освежив мозги другими занятиями, продолжу поиски в этом направлении».

Мадам Фонтен медлила, жадно всматриваясь в зашифрованную надпись. Возможно, здесь говорилось о найденном все же противоядии или приводились результаты более поздних опытов, представлявших страшную силу яда в новом свете! И все это останется для нее тайной!

Пятая бутылка хранила в себе «Александрово вино». А шестая была той самой синей бутылкой, которая сыграла важную роль в выздоровлении мистера Келлера.

Дэвид Гленни правильно предположил, что с бутыли сняли ярлык. Мадам Фонтен вынула его из нужного отделения. На нем было написано по-немецки:

«Противоядие к “Александрову вину”. Необходимая доза обозначена на прикрепленном к бутылке обрезке бумаги. Я имел дело с несчастным случаем, при котором были приняты две драхмы яда (количество, достаточное для смертельного исхода) и узнал о случившемся спустя тридцать шесть часов. Действие яда проявлялось медленно, и противоядие сработало. Надо продолжать давать указанную дозу каждые три-четыре часа. Ухаживающий за пациентом человек поймет, когда наступит выздоровление и надобность в противоядии исчезнет, по следующим признакам: прекратится дрожание рук, появится испарина, и апатия сменится спокойным сном. После этого в течение недели или десяти дней надо соблюдать растительную диету, которая является непременным условием лечения».

Вдова отложила «памятку» в сторону и посмотрела на две бутылки – с ядом и противоядием.

«Вот она, власть! – подумала она с торжествующей улыбкой. – Власть, о которой я мечтала всю жизнь! Я одна среди людей могу повелевать Жизнью и Смертью. Вы оставались глухи, мистер Келлер, к моим доводам и к моим мольбам. Что за чудо свершилось, которое изменило все, и вы теперь стали благодетелем моей дочери? Просто моя служанка Смерть пришла к вам ночью, а другая моя служанка Жизнь подняла вас утром. Какое могущество! Я нахожусь в большом городе, среди многочисленных людей, и каждый из них, какое бы положение ни занимал, находится в моей власти!»

Она окинула взором из окна расстилавшийся внизу город. Обычно томные, с приспущенными веками глаза вдруг широко распахнулись, ее лицо излучало инфернальную красоту. Дьяволица в облике человека. Но через мгновение она внезапно преобразилась – теперь она была робкой женщиной, которую сотрясал сильнейший страх.

Что так изменило ее облик?

Казалось бы, ничего. Просто в дверь постучали.

– Кто там? – выкрикнула она.

Ей ответили голосом Джека Строу:

– Это я, мадам Фонтен, впустите меня.

Взяв себя в руки, она дружелюбно произнесла:

– Что тебе нужно, Джек?

– Я хочу показать вам ключи.

«Какое мне дело до твоих чертовых ключей?» – подумала мадам Фонтен, но постаралась приветливо ответить стоящему за дверью Джеку:

– Прости, Джек, но я не могу тебя впустить.

– Почему?

– Я одеваюсь. Приходи через полчаса. Буду рада тебя видеть.

Ответа не последовало. Вдова не знала, ушел Джек или нет – с его бесшумной поступью понять это через дверь было невозможно. Подождав с минуту, она решилась приоткрыть дверь. Джек ушел. Для полной ясности она даже перегнулась через перила и осмотрела лестницу. Потом, с облегчением вздохнув, снова заперлась в комнате.

– Надеюсь, он не обиделся, – подумала мадам Фонтен, возвращаясь к пустому ящику. Ее не оставлял страх, что Джек может при всех начать рассказывать, что произошло с ним в лаборатории Вюрцбурга, и описание симптомов его болезни могло навести присутствующих на мысль, что у мистера Келлера было нечто подобное. Надо сделать убогому какой-нибудь