Аллегро. Загадка пропавшей партитуры - Ариэль Дорфман

Оно было запечатано и пухло множеством страниц. Он хотел, чтобы я доставил письмо Генделю: «Мне сообщают, что он сейчас в Галле, посещает свои родные места. Ты должен быстро туда добраться, это всего в тридцати милях от нас. Ты успеешь вернуться, мальчик мой, чтобы проститься».

Я сказал, что не могу оставить его, не зная, увидимся ли мы еще раз. А что, если герр Гендель вообще не был в Галле или куда-то успел уехать? «Тогда ты должен будешь за ним последовать. – И он продолжил эту мысль: – Ты должен будешь отправиться за ним хоть на край земли, если понадобится. Моя честь того требует. Не спускай с этого письма глаз, пока оно не окажется у него в руках. Никаких слуг, никаких обещаний от лакея, от хозяйки дома или от владельца постоялого двора, никаких заверений от друга. Генделю – и больше никому».

Когда я возразил, что на это предприятие могут уйти многие месяцы, он смягчился и согласился, чтобы я отправился в путь после его похорон и прочтения завещания. И добавил, что я должен поклясться на Библии, что не стану читать письмо и не попрошу Генделя открыть его содержание. Это последнее указание меня рассердило. Мой отец поручает мне столь деликатное дело, но при этом считает меня недостаточно взрослым или мудрым, чтобы я в четырнадцать лет узнал, что за серьезное послание он хочет передать через меня Генделю. Не радовала меня и необходимость оставить мать и сестер после столь тяжелой утраты, когда им так нужна будет моя поддержка. И все это для того, чтобы передать письмо незнакомцу, человеку, который не имел желания встречаться с моим отцом?

Мой ментор покачал головой, словно желая избавиться от этого воспоминания. Оно не пожелало исчезать. Он внезапно оказался в плену эмоций, как это часто происходило со мной и Джеком во время этого знакового разговора. Он справился со своими чувствами, немного отклонившись от темы.

– Возможно, следует объяснить эти… эти отношения или их отсутствие между моим отцом и Генделем, вопреки тому, что мой дорогой друг Абель настаивает на их близком знакомстве. Верно то, что они родились неподалеку друг от друга, Гендель – в Галле, а мой отец – в Айзенахе, который также был свидетелем рождения Лютера, – божественный знак счастливого совпадения, как любил повторять Иоганн Себастьян. И еще важнее, что два великих композитора своего времени пришли в этот мир почти одновременно – Гендель в феврале, а мой отец – в марте 1685 года. Мой отец никогда не прекращал попыток увидеть музыканта, который, как он считал, был лучше него, но на этот интерес никогда не откликался более знаменитый и, позвольте заявить это без всяких оговорок, менее одаренный Гендель. Когда моему отцу было тридцать четыре и он был капельмейстером в Кётене, он услышал, что Гендель приехал из Лондона навестить свою мать в Галле, – и моментально отправился за эти невеликие тридцать миль, чтобы его увидеть. Бестолку. Гендель уехал за несколько часов до появления моего отца. Было ли ему известно, что мой отец находится в пути, но он не стал ждать? Этого нам не узнать. Однако можно предположить. Потому что через десять лет после этой несостоявшейся встречи двух композиторов Гендель, еще больше прославившийся, снова оказался в Галле в гостях у своей матери (кажется, ее звали Доротеей, как одну из моих сестер). К этому времени мой отец находился в Лейпциге и болел лихорадкой, так что ехать не мог. Он попросил моего брата, Вильгельма Фридемана, найти Генделя и пригласить его в Лейпциг. Он был всего в двадцати милях – расстояние между ними все время сокращалось: сорок, потом тридцать и, наконец, двадцать миль, – однако Гендель снова не пошел ему навстречу. Он просил передать свои сожаления. Несмотря на этот отказ, на следующий год, узнав о смерти матери Генделя, мой отец приехал в Галле на ее похороны. Он говорил мне, что в тот раз написал Генделю и рассказал о том, как проходила церемония, в надежде, что это умерит боль от ее кончины. Не получив ответа и будучи всегда готов думать о других только хорошее, он решил, что письмо потерялось. Не навестил его Гендель ни когда отец был слеп в течение трех месяцев, ни когда он умирал. И ради этого человека мне предстояло покинуть свой дом?

У моего отца всегда был дар музыкальной интуиции, но он также мог угадывать мысли других людей. Он ответил на мои раньше, чем мне удалось их сформулировать. «Бедный мальчик, – сказал он, – у тебя нет дома. Очень скоро ты оставишь мать и сестер самих заботиться о себе, насколько они смогут. – Я возразил ему, напомнил, что, выполнив его поручение, я вернусь в Лейпциг. – Но потом ты должен отправиться искать покровительства и руководства под крышей Карла Филиппа Эммануила в Берлине. Твой единокровный брат о тебе позаботится». После этого он дал мне знать, что для меня в комоде отложено некоторое количество дукатов на будущую поездку, сколько бы времени она ни заняла.

Тут он странно приободрился. Он сказал мне, что в этом путешествии я узнаю такие вещи, которым буду рад позднее, смогу увидеть в его исчезновении благословение, освободившее мой дух от прошлых уз.

Иоганн Кристиан перевел взгляд на меня с Джека Тейлора, который впитывал все это, не моргая, словно превратился в статую, – возможно, опасаясь нарушить очарование момента, опасаясь, как бы любое вмешательство не прервало эти воспоминания, которые, похоже, подтверждали рассказ его отца. И, наверное, он был рад передышке, когда мой ментор устремил свой взор на меня.

Казалось, слова, которые Иоганн Себастьян Бах произносил двадцать восемь лет назад, предназначались мне – мне, когда мне было девять лет и я оказался на Дин-Стрит без отца и матери, и мне сейчас, в двадцать два года, когда моя мать мертва, отец далеко, а сестра в гневе, и они оба винят меня в кончине нашей милой маман, я ощутил, как эти слова из прошлого безжалостно вторгаются в меня.

– Мой отец сказал: «Ты впервые окажешься один, тебе придется справляться одному в мире, который несправедлив, где талант редко вознаграждается, а зло имеется в изобилии, Кристель».

И я в отчаянии откликнулся: «И тебя рядом не будет? Не будет?»

Тут он улыбнулся, словно хотел сказать, что у нас никогда нет родителей, что мы все рождаемся сиротами, что жизни отца и матери даны