Аллегро. Загадка пропавшей партитуры - Ариэль Дорфман

нам только взаймы и что нам не следует забывать, что власть и слава даруются Богом, Отцом нашим, на кого нам следует полагаться, чтобы Он от нас не отрекся. «Я смягчу удар от нашей разлуки, мальчик мой, – сказал он. – Я оставлю тебе три клавесина и набор педалей. А распоряжаться ими я поручу твоей матери, братьям и твоему крестному отцу Граффу. Это наследство отойдет тебе помимо того, что станет твоей долей в моем, увы, скудном имуществе. Эти четыре инструмента обеспечат тебе некие средства на время твоей жизни в Берлине».

Мой ментор поднял четыре пальца вверх и изумленно воззрился на них, словно это были три клавесина и набор педалей, а не просто придатки кисти.

– Мой отец был близок к Богу, как никто другой из известных мне людей, но ему также были знакомы людские страсти и детали повседневной жизни, и он понимал, что эта последняя приманка была тем, против чего я устоять не мог. О, он не сомневался, что я все равно выполнил бы любое порученное им дело, но эти клавесины! Стоило мне их принять, и я уже не мог отступить от своего обещания найти Генделя.

Солнце уже опустилось за одну из башен собора, бросив голубую дымку на реку и кафе, и на тех двух влюбленных, которые по-прежнему жались к дереву, словно желая включить его в свои тела.

Кристиан содрогнулся на вечерней жаре – она все еще не спадала в тот месяц август, – содрогнулся, словно вдруг осознал, что именно рассказывает: ту историю, которой еще никогда ни с кем не делился.

– Но довольно, – сказал он, – довольно для одного дня. Я проголодался, и меня зовут ужин и ранний сон. Я еще не восстановился после этой ужасной поездки от Кале.

Он жестом попросил владелицу кафе принести счет. Джек тут же достал несколько монет.

– Нет—нет, мистер Тейлор. Я вас с Вольфгангом угощаю. Я больше не тот четырнадцатилетний парнишка, для которого набор педалей был целым состоянием.

Джек Тейлор был тверд:

– Это я настоял на сегодняшней встрече, сударь, так что мне и платить. А такие окулисты, как я, создавшие себе имя – как и вы в своей профессии, – пользуемся спросом и потому можем себе позволить такие мелочи и не только.

Какое-то время они дружелюбно сражались за право оплатить счет. Я не стал вмешиваться или предлагать заплатить самому. В основном потому, что мои финансы были в еще худшем состоянии, чем в тот день, когда Джек Тейлор подошел ко мне в июле после Духовного концерта: я лишился даже тех трех учеников, которые обеспечивали мне и без того ничтожный доход, а карты покончили с очередным займом, который мне предоставил отец, но также еще и из-за того, что предложение разрешить их спор прервало бы их добродушные пререкания. Лучше пусть они сражаются из-за луидоров, чем спорят о том, что на самом деле могло произойти той далекой ночью в Лейпциге.

Мое благоразумие было вознаграждено.

Джеку Тейлору не удалось вырвать счет из лап Иоганна Кристиана Баха. Джеку не удалось убедить моего ментора даже принять часть платы за угощение, но зато он смог одержать победу в гораздо более важной вещи: он настоял на том, чтобы в ответ угостить нас всех ужином.

Он знал трактир, который держала некая мадам Мино, способная соперничать с ресторанами мсье Буланже на рю Сен-Оноре: ее трактир был неподалеку, по соседству с воротами Сен-Антуан.

– Слишком шумно! – возразил я, хотя у меня уже слюнки текли от перспективы второй трапезы за день.

Джек заверил меня, что к тому времени, как мы туда доберемся (меньше получаса неспешным шагом), работы по разборке ворот уже закончатся и мы сможем насладиться хорошей трапезой, превосходным вином – и еще более прекрасным разговором.

– Жареные печеночные клецки, а, господин Моцарт?

– Мне – рагу! – воскликнул Кристель.

– Если вы такой же любитель рагу, как я, – подхватил Джек Тейлор, – то будете вечно благодарить меня за то, что я вас туда привел.

По дороге туда я намеренно отставал в сумерках, позволяя им свободно вести обычный разговор – из тех, какие могли бы занимать любую пару старинных знакомых. Никаких упоминаний слепоты или Бога, никаких сравнений музыки и медицины, никаких слов про отцов и сыновей, письмах и судьбе. Они говорили об общих друзьях, причем Бах сообщал последние новости из Лондона («Самюэль Смит скончался!» – «Ну да?» – «Да! А цены на сахар – вот радость-то! – сильно упали после прибытия большого груза с Сент-Китса»), а Тейлор вводил Баха в курс последних парижских событий: «Мария-Антуанетта опять беременна», а потом они перешли на злободневные темы: король Людовик встал на сторону американцев, объявив войну Британии, что опустошает казну и поднимает цены на хлеб. Бах и Тейлор оба согласились (как удачно, что война в противоположной части света не вызвала между ними ссоры как раз тогда, когда они, вроде бы, готовы были прекратить свою личную распрю), что глупо пытаться подчинить людей врасти, которая представляется чужой и деспотической. Проходя мимо девочки, просившей хлеба перед церковью Сен-Мари, оба подали ей милостыню и посетовали на нищету – гораздо большую, чем они видели в Лондоне. Джек Тейлор приписал это добрым делам простых горожан – таким, как его собственная помощь бедным и слепым в Хаттон-гарден, а Кристиан в ответ рассказал ему о бенефисных концертах, которые они с Карлом Фредериком Абелем организовали для старых и обедневших музыкантов, и пригласил его приходить на такой по возвращении в Англию – хотя с этим, возможно, придется подождать, пока Абель не оправится после грибковой инфекции, которую он подхватил во время своего последнего короткого визита в Париж. Джек осведомился, не нужна ли его помощь, но получил ответ, что Абель, увы, страдает не глазной болезнью, а проблемами с мочеиспусканием и жжением, а Джек возразил, что такие недуги часто ведут к последствиям для зрения больного, и в этом случае он будет рад помочь. После чего он описал несколько своих самых успешных операций на глазах, а Бах, чтобы не уступить ему в плане достижений и планов, пересказал сюжет своей последний оперы, в которой главный герой, Амадис, должен пройти несколько испытаний, огнем и пением покорить сердце своей возлюбленной, попавшей в плен к злым духам. Так что к тому моменту, когда мы остановились на углу в начале рю Жан-Бозир, они уже настолько сблизились