Аллегро. Загадка пропавшей партитуры - Ариэль Дорфман

когда лечил Генделя спустя восемь лет, – когда тоже его ослепил. Может, в тот раз ваш отец рассказывал Генделю о других излеченных им музыкантах, например, о Лейпцигском Бахе, а Гендель признался, что получал письмо от этого самого Баха, которое привез его сын, Кристиан. Может, шевалье увидел возможность использовать эти обстоятельства, чтобы сочинить эту небылицу, может, он уговорил себя, что и вправду не был виновен.

– Может, может, может! Это все – ваши домыслы, капельмейстер Бах.

– Как и ваша история, доктор Тейлор. Никто из нас не знает фактов: вот единственное, что истинно. Ни один из нас не присутствовал в той комнате тем вечером в Лейпциге. Не было третьего свидетеля, подобного нашему юному Вольфгангу, который так внимательно выслушал вашу версию и мою версию и мог бы судить, кто из нас прав. Мы остались там же, сударь, где были, когда все это началось, что я и знал, отказываясь с вами встречаться. Я вас не обманывал. Это вы настаивали на этой встрече. Я согласился благодаря настойчивости господина Моцарта, несмотря на уверенность в том, что наш спор ничего не прояснит. Каждый из нас остался на тех же позициях, какие занимал до взаимного обмена нашими историями. Каждый из нас был в чем-то уверен этим утром и остался уверен в том же самом этим вечером. Я знаю, что мой отец никогда не стал бы преднамеренно себя ослеплять, совершать такой грех пред Богом. Он любил жизнь и семью, любил и почитал своего Спасителя слишком сильно, был слишком близок к смерти, чтобы рисковать всем, рисковать вечным осуждением ради подобного святотатства. А вы знаете своего отца – говорите, что знаете его, – и никто не убедит вас в том, что он был шарлатаном, неумехой, человеком, который жил за счет своей хитрости, а не за счет своих умений, который паразитировал на честности и отчаянии недужных. Я уважаю вас за вашу веру в шевалье. И я благодарю вас за то, что заставили меня поведать эту историю смерти моего отца и письма, которое я доставил Генделю, сняв с меня тем самым это бремя.

– Вы благодарите меня, вы… Почему же вы столько лет отказывались встретиться со мной – или с моим отцом, – если сейчас вы меня благодарите?

– Признаюсь: я опасался, что у вас окажутся доказательства – реальные и ясные доказательства, – которые бы запятнали репутацию моего отца, подорвали бы мою веру в него. Я опасался, что содержание того письма может оказаться в чем-то порочащим. Это естественный страх. Демоны заставляют нас сомневаться в добродетелях, вводят нас в искушение. Но этот страх теперь может быть отринут. Моя совесть спокойна. Я сделал все возможное, чтобы умерить вашу боль и удовлетворить ваше любопытство. И больше говорить не о чем.

Джек Тейлор пил эти слова, словно яд. А потом он кивнул и встал. В его лице появилось нечто безумное – нечто такое, чего я не наблюдал прежде, – ни одного раза за те два месяца, которые мы провели вместе, – и уж определенно не в тот вечер, когда он подошел ко мне после концерта в Лондоне или следующим утром на промерзшей площади.

– Тогда я с вами прощаюсь, сударь.

Бах церемонно поклонился:

– Надеюсь, что если нам доведется снова встретиться на публике, в Лондоне, вы не станете поднимать эту тему.

Блеск глаз Джека казался еще более сумасшедшим из-за того, как он контрастировал с тем спокойствием, с которым он произнес следующие слова:

– Я не возвращаюсь в Лондон, герр Бах. Завтра я уезжаю в Лейпциг.

– В Лейпциг?

– Кто-то там должен знать. Этот Баммерль, которого вы упомянули, который писал под диктовку…

– Это бесполезное дело. Баммерль уже не живет в Лейпциге. Он безумен, сошел с ума уже много лет назад. Даже если вам удастся его разыскать в каком-нибудь городишке Германии, вы не извлечете из его уст ничего, кроме бессмысленного лепета.

– Тогда ваша мать – она наверняка…

– Моя мать умерла, мертва уже семнадцать лет.

– Тогда ваши сестры, вы упоминали о ваших…

– Они ничего не знают. Что они могли бы знать? Как и два моих брата. Оставьте их в покое. Вы обещали, что если я встречусь с вами, если признаю существование того письма, вы не станете рассказывать об этом деле, удовлетворитесь этим. Я сделал больше, чем вы просили, открыл незнакомцу мое сердце, историю моей семьи, смерти моего отца.

Бах повернулся ко мне:

– Моцарт? Ты дважды вводил этого человека в мою жизнь. Ты – свидетель и гарант нашего договора. Я требую, чтобы ты теперь заставил его соблюдать условия нашего соглашения.

Именно этого мгновения я и боялся с тех пор, как Джек Тейлор пробрался ко мне тем вечером в Карлайл-хаусе. Мгновения, когда мне придется выбирать между ними. Я не колебался.

– Условия были ясные, Джек. Вы не должны дальше расследовать этот вопрос.

– Условия ясны и буду четко их соблюдать. Герра Баха мое присутствие больше никогда не потревожит. Но в нашем неписанном соглашении ничего не говорилось о том, чтобы заставить меня прекратить поиски истины. Он говорит, что мне надо этим удовлетвориться. Для этого ему было бы достаточно сегодня подтвердить, что то письмо действительно свидетельствует о невиновности моего отца. Я бы не стал больше ничего расследовать. А так я не успокоюсь, пока кто-то где-то не скажет, просто вот что: «Да, шевалье не вредил великому Иоганну Себастьяну Баху». Когда этот момент истины настанет, как это должно случиться, если в этом мире есть справедливость, – может, в Лейпциге, может, где-то еще, – я не стану трубить об этом откровении и не подумаю воспользоваться им, чтобы очернить имя Бахов. Мне необходимо знать истину для себя и только для себя. Но эта необходимость не допускает отступления.

Он направился к двери, словно собираясь немедленно уйти, но потом повернулся и снова приблизился к Баху и ко мне.

– Благодарю вас обоих за терпение. Желаю вам успеха с вашей парижской оперой, капельмейстер. Пусть ваш главный герой и правда прогонит песней зло. Мне грустно думать, что при иных обстоятельствах мы стали бы добрыми друзьями и провели бы в обществе друг друга немало веселых минут. Что до вас, милый Вольфганг. Желаю вам благополучного возвращения в Зальцбург. Желаю вам когда-нибудь найти город – и, возможно, мир и время, – когда ваш гений будет оценен по