Охота на охотника - Валерий Георгиевич Шарапов

Надежда удостоила его тоскливым взглядом, отложила вилку. Холодец она только окучила, есть не стала. Зато к вину прикладывалась уверенно.

– Ты как? – спросил Алексей.

– Лучше всех, не видно? – она допила остатки в бокале, поставила его на стол и устремила на майора затуманенный взгляд. – Ты, конечно же, в курсе, что меня вызывали на допрос, поставили в известность, хотели арестовать, но оставили это удовольствие на потом.

– Тебя не арестуют. Ты ничего не совершила. Будешь удивляться, но тридцать седьмой год уже прошел.

– Вот скажи, Костров, ты специально это делаешь? – она, казалось, его не слышала. – Ты приносишь одни несчастья: мне, моей маме, нашим, как ты выразился, нерожденным детям. А в субботу и вовсе по твоей милости погиб человек, с которым я могла быть счастлива.

– Не могла ты с ним быть счастлива, – возразил Алексей. – Георгия подослали к тебе наши враги, чтобы быть в курсе расследования по делу Шаламовых. Он просто притворялся влюбленным в тебя, а ты доверчиво хлопала ушами и строила планы на будущее. Он работал на иностранную разведку. По завершении задания просто исчез бы с твоего горизонта – и это в лучшем случае. Что в худшем… даже думать не хочу. И не по моей милости он погиб. Сам так решил. Лично я планировал доставить его живым. Ты в курсе, что он проживал в Планеристе? А сам родом из Владимирской области, где и прописан. И не служил он ни в каких музыкальных частях. Имел подготовку бойца специального подразделения. Аморальный тип, работающий за деньги. Ты бы лучше спасибо сказала, что мы его выявили и обезвредили.

– Господи, Костров, ни одному слову твоему не верю… – Надежду трясло, она пыталась налить себе вина, но горлышко бутылки не попадало в стакан. В этом деле бывший суженый был ей не помощник. Она поставила бутылку, стала судорожно растирать виски. – Это какой-то сюрреализм, что происходит? Весь мир против нас ополчился…

Алексей деликатно помалкивал. Надежда оцепенела. Шелестела секундная стрелка настенных часов. На кухне было душно, Алексей поднялся, приоткрыл форточку, снова сел. Бывшая супруга была единственным человеком в мире, в общении с которым он не мог подобрать правильных слов. Что бы ни сказал, все плохо и не так. Молчишь – еще хуже. Даже с тещей он мог составить правильный диалог, поставить ее на место, а вот с ее дражайшей дочуркой – никак. Так и оставался для нее жалкой ничтожной личностью…

– Как мама?

– Спасибо, что спросил… – Надежда шевельнулась, отыскала мутными глазами ненавистную личность. – Плохо все. Из дома не выходит. Подожди… – в угасающем сознании что-то включилось, заработали винтики и шпунтики. – Поправь меня, если я в чем-то ошибаюсь… Эта тихая возня после того, как пропали Шаламовы… Если бы их не было, если бы они умерли… всего этого бы не было, верно? Нет людей – нет проблемы, тогда зачем все это устраивать – следить, внедрять кого-то в наше окружение…

– Потрясающе, – похвалил Костров, – ты можешь быть не только глупой, но и дьявольски умной. Да, есть большая вероятность того, что Шаламовы живы. И Алена жива, и Леночка. И что все у них сейчас хорошо и они ни в чем себе не отказывают. Это сопровождается некими негативными нюансами, но… они живы. Я в этом почти уверен.

– А понятным языком объяснить не можешь?

– Не могу, – признался Алексей. – Сама включи критическое мышление и поменьше болтай. Болтун – находка для шпиона. Ты уже едва не поплатилась. Кстати, ты говорила Георгию, что я собираюсь продолжать поиски?

Она вздрогнула, хотела по привычке возразить, но передумала. Молчание усиливалось – если уместно так выразиться. Женщина думала – процесс неопределенный и чреватый непредсказуемыми последствиями. Потом она расслабилась.

– Что теперь будет с Георгием? Он все же не чужой мне человек…

– А вот об этом постарайся забыть. Трудно, но придется. Тебя водили за нос – уж как-нибудь это осознай. Тело будет находиться в морге. Как долго, не знаю. Следственные действия продолжатся. Найдутся родственники – их известят. Если нет… существует отработанная процедура захоронения невостребованных тел. Тебя еще будут допрашивать – это неизбежно. Но пойдешь свидетелем. Говори всю правду: как познакомились, что он о себе рассказывал. Сейчас я это вытягивать из тебя не хочу.

Надежда отыскала на ощупь вилку, стала тыкать в раскисший холодец.

– Есть хочешь?

– Можно, – допустил Костров. – Если честно, весь день маковой росинки во рту не было.

– Так встань и подойди к холодильнику, нянек нет.

Немного смущаясь, он извлек тарелку, накрытую фольгой, отогнул край фольги, понюхал. Выглядело и пахло привлекательно.

– Что это?

– Язык, – вздохнула Надежда.

– Ого, – удивился Костров. – Прямо-таки говяжий? Хорошо живете, дорогая. Где взяли?

– Георгий купил на рынке и сам сварил. Еще смеялся, что пришлось постоять за этот язык, чуть не подрался с каким-то голодным очкариком. Ешь, не пропадать же добру. Георгий любил готовить, мог из ничего конфетку сделать, еще заявлял, что с ним я никогда не пропаду…

Глаза Надежды стали наполняться слезами. Неловкая какая-то ситуация. Аппетит пропал. Но он донес тарелку до стола, стал отправлять в рот тонко нарезанные ломтики, жевал – чисто из вежливости…

Новая волна оперативно-розыскных мероприятий походила на рябь на воде после моторной лодки – слабо и быстро. Приближалась Олимпиада, уже ощущалась ее тяжелая поступь. Спецслужбы следили за ненадежной публикой, самых непредсказуемых высылали из Москвы. Прибывали милицейские подразделения из Подольска, Зеленограда, других окрестных городов. Тщательно охранялись свежие олимпийские объекты. До спортивного праздника оставалось меньше трех недель. Сводная группа из сотрудников Второго и Восьмого управлений продолжала работу. То, что Шаламовы по собственной воле покинули место проживания, уже не вызывало сомнений. Как они это сделали, тоже примерно представлялось. Видимо, воспользовались первым подъездом – на противоположной стороне дома. Но почему их там никто не заметил, оставалось загадкой. Снова опрашивали жильцов. Но прошло почти три месяца – они и раньше не могли ничего сказать, а теперь даже смутно представляли, что от них хотят. Кто-то вроде видел незнакомую женщину с коляской, другой вспомнил, как пожилой мужчина вытаскивал из подъезда свернутый ковер, понес его на мусорку, что находилась за углом. Что за женщина, что за мужчина – теперь никто не мог вспомнить. В подъезде двадцать семь квартир, жильцы часто меняются – у кого-то проживают родственники, кто-то арендует жилье, что с точки зрения действующего законодательства не вполне законно. К кому-то приходят родственники, знакомые; лица людей со временем стираются из памяти, да и память