Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа

о том, что бы сказали его мать или милая Галия Мендала, и удивился, обнаружив, что попытался представить себе мнение трех женщин, хотя, казалось бы, в вопросах насилия мужчины должны иметь последнее слово.

Без сомнения, это было связано с тем, что мужчины совершают насилие, а женщины его переживают.

Как бы он хотел услышать их!

Если бы хоть одна из них сказала: «Он заслуживает смерти», его рука не дрогнула бы, потому что он знал, что если бы он спросил мужчину, тот бы ответил: «Убей его».

Он был мужчиной, но не мог не признать, что в этот момент вел себя как женщина, более склонная к прощению, чем к мести.

Но было ли это местью или справедливостью?

Невидимая линия, разделяющая эти понятия, слишком часто пересекалась, и он не мог определить, с какой стороны находился с той злосчастной ночи, когда начал свой путь палача.

«В конце концов, это были не я, кто принял решение, а имаджеганы, которым я не мог противиться».

Это было такое же плохое оправдание, как и любое другое, когда ему приходилось казнить беззащитного человека, привязанного к носилкам.

Сомнения продолжали бушевать в его душе, когда он заметил, как вдалеке движется столб пыли.

Может быть, это охранники Сада аль-Мани, которые искали его, а может, и нет, но одна только мысль о том, что эта тварь может снова убивать, заставила его ускорить решение.

Как бы он завтра посмотрел в глаза семьям новых жертв, чтобы признаться им: «Я мог это предотвратить, но позволил ему уйти и продолжать свои злодеяния».

Нет, он никогда бы этого не сказал, как бы сильно его ни отталкивало то, что он был вынужден сделать.

Он встал, словно его тело весило тысячу килограммов, вошел в фургон, который превратился в печь, и посмотрел на изуродованного террориста, который хватал ртом воздух, как рыба на суше.

Было тяжело принять, что эта бесформенная, обезображенная слизь смогла убедить кого-то пожертвовать собой во имя Аллаха, но так оно и было, и необходимо было помешать ему иметь хотя бы малейший шанс снова кого-либо убедить.

Он взял пистолет, найденный в бардачке автомобиля, положил подушку на ненавистное лицо, прижал к ней дуло оружия, чтобы заглушить звук выстрела, и нажал на курок.

Зубы, которые так мучили Сада аль-Мани, разлетелись на куски.

Он отбросил оружие и вернулся наружу, где вскоре заметил, что столб пыли удаляется на север.

Кем бы ни были эти люди, он был им благодарен, потому что они помогли ему принять это трудное решение в один из самых горьких моментов его жизни.

Он отдохнул еще час и понял, что не может оставаться рядом с телом человека, которого только что казнил. Он забрал оружие, оставшуюся в машине воду и немного провизии.

Наконец, он завел двигатель, направил фургон к основанию дюны, положил на педаль газа ящик с инструментами, включил передачу и выпрыгнул, быстро удаляясь.

Сильный удар был приглушен песчаной массой, но, как он и предполагал, вскоре песок начал медленно сползать с мягким стоном умирающего зверя, погребая все под собой.

Этот песчаный океан будет продолжать свое медленное движение, пока когда-нибудь, через несколько столетий, не обнажит мумифицированное тело канадца, которому нечего было делать в самом сердце пустыни.

– Как давно ты не мылся?

– Ты что, считаешь, что пахнешь розами? – мгновенно ответил тот, кто чувствовал себя справедливо оскорбленным.

– Я не хочу тебя обидеть… – уточнил Омар аль-Хебир, указывая на грубую вывеску, едва различимую над косяком двери, которая вела в заведение на другой стороне улицы. – Но там написано, что мы можем помыться, избавиться от вшей, подстричься и купить чистую одежду.

Юсуф бросил взгляд на вывеску, а затем оглядел спутанные космы своего спутника, толстый слой грязи на видимых частях его тела и жалкое состояние его одежды, покрытой пятнами.

Затем он посмотрел на себя и мрачно заметил:

– Не думаю, что это хорошая идея. Чтобы смыть с нас всю эту мерзость, потребуется несколько часов…

– У нас нет ничего важнее, и было бы неплохо сменить внешний вид и попытаться затеряться в толпе. Сразу видно, что мы не местные.

– Это правда. А осла пустят?

– Сомневаюсь. Хотя, если задуматься, он чище нас.

Осел и впрямь был куда чище, но хозяин бани оказался непреклонен, заставив их оставить животное у входа. Более того, он не позволил им приблизиться к стойке ближе чем на два метра, для чего нарисовал линию на полу, и указал направиться в дальний конец двора. Там, под навесом из тростника, виднелись четыре грубых цементных «ванны» с водой, которая была относительно чистой, но слегка солоноватой и пахла дезинфицирующим средством.

– Положите свои вещи на стену и сложите всю одежду, абсолютно всю, в те тазики! Потом залезайте в воду, хорошенько трите себя мочалкой и мылом, и постарайтесь держать голову под водой как можно дольше, чтобы утопить всех насекомых.

Заведение было скромным, но весьма организованным и аккуратным. Пока два грязных клиента не провели в воде достаточно времени, хозяин даже не подошел к ним. Первым делом он поставил кипятить тазики с их одеждой, добавив туда немного сока из корня амайила, который убивал любую живность, хотя и оставлял раздражающий запах, который не исчезал часами.

Затем он выдал им зеркала, ножницы и в основном машинки для стрижки, больше подходящие для овец, чем для людей. Он посоветовал использовать их тщательно, поскольку, если они хотят покинуть баню без паразитов, лучше всего сделать голову гладкой, как бильярдный шар, а бороду – мягкой, как детская кожа.

– В этом городе болезни свирепствуют из-за войны, жары и отсутствия гигиены, – сказал он. – СПИД, чесотка, тиф, диарея и туберкулез косят людей не меньше, чем экстремистские атаки. Так что постарайтесь не обмениваться своими вшами, блохами, лобковыми вошами и клопами с незнакомцами.

Когда спустя какое-то время он увидел их чистыми и полностью выбритыми, он, кажется, получил удовольствие от их нелепого вида – они напоминали огромных младенцев, только что вышедших из утробы. Но он лишь заметил:

– Если в Кидале вам больше нечего делать, советую убираться отсюда как можно скорее.

– Как? – спросил Омар аль-Хебир. – Чтобы сесть в автобус или грузовик, французы требуют документы, а мы – всего лишь скромные пастухи, у которых никогда не было бумаг.

– Если вы пастухи, то я капитан корабля, потому что такие шрамы не бывают у простых пастухов, разве что козы теперь вооружены ружьями. Но я не люблю лезть в чужие дела. Если хотите узнать что-нибудь о "бумагах", спросите у