Убить Голиафа - Марина Валерьевна Герасимова

– Ты хочешь сказать, что всё, что мы говорим и делаем, оседает не только на записях моей службы безопасности, но и рассылается в разные ведомства?

– Да. В одни ведомства рассылаю я сам, точнее мои люди, в другие – кто-то другой. Или же из того ведомства, куда отсылаем мы, тут же идёт утечка. Кстати, сейчас актуальны не записи, а трансляции и ретрансляции. Мы всё время в прямом эфире.

– Хороша ты, жизнь олигарха! Телешоу, за участие в котором никто не платит! – Иван тихо рассмеялся.

– Что делать? Таковы реалии, – подытожил Виктор.

– Мой дом под таким же колпаком? – спросил его Иван.

– Ну, может быть, чуть менее пристальным. Ты же в Москве редко бываешь.

– Твоя работа? – смех закончился.

– Наша, – только и ответил Виктор.

– И без этого никак?

– Никак, если мы хотим победить.

Когда Виктор произнёс последние слова, я понял, что под «мы» он имел в виду не только меня, Ивана и самого себя. Он имел в виду армию, солдатом которой он является. Я даже догадался, что это за армия. Та самая, которая противостоит мировому правительству, если таковое существует на самом деле.

– Я бы хотел сегодня посетить лабораторию, которую завещал Дмитрий, – мне легко удавалось говорить о Дмитрии, как о другом человеке. При моём отсутствии памяти он действительно был не мной. Впрочем, как и Олег.

– Во сколько? – только и спросил генерал.

– Можно прямо сейчас, – ответил я.

– Я с вами. Не возражаете? – Иван встал из своего кресла.

Я не возражал, Виктор тоже.

– Машину подадут через пятнадцать минут, – только и сказал он, быстро покидая зал. Подтянутый, в дорогом штатском костюме, степенный генерал умел быть стремительным, когда этого требовало дело.

Институт

В холле института ядерной физики нас встречал директор, академик РАН Шмаков Семён Викторович, который сразу же пригласил пройти в его кабинет. Мы шли по коридорам института. За нами следовали Джон и Сергей – мои телохранители. Я прислушивался к своей памяти, ведь в этих стенах Дмитрий, то есть я, проработал всю свою жизнь. Однако я не помнил ни помещения, ни портретов великих физиков, развешанных на стенах, ни тех редких сотрудников института, которые встретились нам на пути.

В просторном кабинете директора, предназначенном также и для проведения небольших совещаний, мы втроём (Виктор, Иван и я) устроились за большим вытянутым столом, за которым могли поместиться человек десять, как минимум, и который стоял перпендикулярно столу самого директора. Сам же директор, маститый учёный, занял место в своём огромном кожаном рабочем кресле, которое всем своим видом говорило, что сидеть в нём имеет право только директор института и больше никто. Джон и Сергей остались у дверей в приёмную – достаточно просторную комнату, где лицом к входной двери сидела немолодая уже секретарша. При виде нас, проходящих через приёмную в кабинет директора, она сразу же вскочила со своего рабочего места и встала по стойке смирно, совсем как в армии. Взгляд же её выражал испуг. Я догадался, что женщина привыкла иметь дело с академиками, научными работниками и другими сотрудниками института, но видеть живого олигарха, скорее всего, ей раньше и не приходилось. Тем более что этот олигарх оказался полной копией хорошо ей известного академика – своего рода привет с того света.

Директор института, академик Шмаков, также отметил, что сходство двух братьев потрясающее.

– Не знай я, что Вы – Олег Петрович, подумал бы, что Дмитрий Петрович жив, – сказал он, как только увидел нас ещё в холле института.

Когда мы расселись, академик спросил:

– Чай, кофе?

– Нет, спасибо, – ответил я, почему-то вспомнив, как Петровский отравил моего отца. Виктор одобрительно кивнул. Иван не выразил какой-либо заинтересованности.

– Мне очень жаль, – начал директор произносить слова соболезнования, – то, что случилось с Дмитрием Петровичем и его семьёй,– это настоящая трагедия не только человеческая. Мир потерял великого учёного.

Мы трое молча слушали.

– Я глубоко потрясён всей ситуацией, ведь всех погибших знал лично. И Алла Семёновна, и Аркадий Мыльников ещё совсем недавно были моими сотрудниками, и даже после того, как стали трудиться в Вашей лаборатории, не перестали посещать научные мероприятия в институте. Ведь лаборатория, которую Вы, Олег Петрович, арендовали и профинансировали, находится в одном из наших зданий, далеко ходить не надо.

Академик Шмаков грустно выдохнул, он действительно сожалел об этих людях.

– Я бы хотел сегодня посетить эту лабораторию, – озвучил своё пожелание я.

– Да, конечно, – ответил он, – с удовольствием провожу Вас туда. Но сначала я бы хотел обсудить с Вами дальнейшую судьбу этой лаборатории. Дмитрий Петровича больше нет, Аллы Семёновны и Мыльникова, которые могли бы его заменить, – тоже. Остальные сотрудники уже вернулись на свои прежние рабочие места в институт.

– Разве у них не было работы в лаборатории? – спросил я.

– Была. Но люди сильно напуганы. Сами посудите, с момента начала исследований в этой лаборатории, выделенной в отдельный институт холодного ядерного синтеза, погибло семь сотрудников! Семь лучших физиков! Вдумайтесь в это число. И года не прошло. А ведь я Вам говорил, помните?

Я, конечно, не помнил, но согласно кивнул головой.

– Я Вам говорил, что заниматься холодным ядерным синтезом очень опасно. По всему миру учёных, занимающихся этой проблемой, уничтожают. Я пошёл на это только потому, что институту очень нужны деньги. Вы же знаете, что творится в науке в нашей стране. Мы занимаемся фундаментальной наукой, не прикладной. Хотя в конечном результате именно мы двигатели прикладной науки. Но те, кто реформирует и финансирует науку, это не очень хорошо понимают. Им лишь бы уменьшить затраты да продать то, что можно продать.

– Вы же – стратегически важный институт, уж Вам-то жаловаться на малое финансирование! – прервал академика Иван.

– У нас исследования очень дорогие. Сотрудников нужно сохранить, я никого не могу сократить, несмотря на все распоряжения сверху. Это же уникальные специалисты. Они нужны здесь и заграницей, больше нигде. Сокращу – уедут или сопьются, или ещё что-нибудь, о чём даже страшно подумать. Нет, я в ответственности перед людьми. И перед наукой. Я не имею права закрывать темы, которые сейчас не дают экономического выхлопа. Да и в ближайшие годы не дадут. Но они обязательно внесут свою лепту в поступательное движение науки вперёд. Без них она, в крайнем случае, остановится. Замедлится же точно. Разве Россия в современной ситуации может себе позволить останавливаться, когда она и так уже повсюду отстала? Ей ускоряться надо, а не замедляться. Иначе