Красный жемчуг - Татьяна Юрьевна Степанова

горничной в переднике, красной от кухонного жара, с руками по локоть в муке, с пылесосом в стиле Фрекен Бок, с ее растерянной счастливой улыбкой, сияющими глазами, обращенными на него в вихре вальса и… Клавдий опомнился. Наваждение по имени Лелик сгинуло. Он глянул на Защелкину-младшую иначе — взором, не затуманенным желанием.

— Мы с Толькой не убивали соседа! — жалобно выкрикнула Лелик. — Вы очумели совсем?! Да разве я бы смогла его тронуть? Хороший мужик! Отличный! И всегда добрый ко мне и брату! И его вообще там не было ночью! Мы его даже не видели!

Клавдий отпустил ее руку. Она схватилась за кисть, начала массировать.

— Дмитрий Матвеев тогда не появлялся? — ошарашенно произнес Макар.

Рушилось все, все, все — разом! Их предположения, версии, причины, мотивы, следствия… если верить ей, убийце и воровке. Но если не верить, то…

— Выкладывай начистоту, — велел Лелику Клавдий. — С самого начала. И не лги нам. Тебе же и брату станет хуже.

— Я сразу поняла, когда вы заявились к нам: от вас за километр несет бедой, — прошипела Лелик. — Толька — дурачок, я ничего не могла с ним поделать… Не привязывать же его дома веревкой? Я обшарила все его шмотки, искала жемчуг, который он тогда спрятал и не отдал мне… А он его не дома хранил и не на участке. Где-то в лесу… Я еще в прошлый раз испугалась: он куда-то прется в лес, а вы за ним. И я вас остановила. Но вы Тольку все равно достали… Уроды… подонки…

— Мы расследуем убийство Дмитрия Матвеева, — терпеливо напомнил сникшей убийце Макар. — Гибель Акакиевой — опосредованно. Потому что мы предполагали: Матвеев — очевидец произошедшего у соседки.

— Его не было тогда вообще! Мы его не убивали! — Лелик вскинула голову. — Здоровьем клянусь вам! Ни я, ни брат соседа не трогали!

— А старую гадину Акакиеву? Грохнули, да? — Клавдий мрачно кивнул. — Ждем подробностей. Живописных и правдивых — почему, как, чем…

— Почему? Да она выгнала мою мать после двенадцати лет работы, фактически каторги без выходных! — Глаза Лелика сверкнули злобой. — Она ей не заплатила выходное пособие. Даже часть зарплаты за последний месяц зажала, жмотка! А накануне она избила моего больного брата тростью!

— За украденный из холодильника окорок, — вставил Макар.

— По-твоему, урод, за дело, да? По-твоему, правильно бить психически больного человека за кусок долбаной ветчины?! — Лелик уже пылала от ярости. — У нее холодильники от банок с черной икрой ломились. И она жрала, жрала, жрала беспрестанно, словно молотилка! А мать и нас куском попрекала все годы, когда мы втроем на нее ишачили. Она начисляла зарплату лишь маме, а наш с Толькой труд? Я с тринадцати лет после школы скоблила, убирала все ее дома: и на Патриках ее прежние квартиры, и в Сочи коттедж, когда она отдыхала…

— Но она же брала все ваше дражайшее семейство на море с собой бесплатно, — ввернул Клавдий. — Разве это не компенсация?

— Нет! Старая Ехидна просто не могла без нас обходиться и там! Без привычной безропотной прислуги. Ее сочинский сад… Толька наш бедный о нем заботился, на солнцепеке поливал ее розы, в самый зной, когда весь народ на пляже, стриг самшит, ухаживал за магнолиями, даже за пальмой ее! Я мыла шваброй ее террасу с видом на море. Долбаная Ехидна скупилась приобрести автомойку. Понастроили они себе хором, а нужны ведь крепостные — убирать за ними! Историю изучали? Не переписанную, воплощенную в бессмертной литературной классике? В радищевском «Путешествии из Петербурга в Москву»? В «Сороке-воровке» Герцена? У господ-бар целые деревни крепостных рабов имелись, холопов-дворовых, а у нынешних барынь Акакиевых лишь мы, с периферии, — мамка да я с братухой! Я не за ее деньгами в дом полезла, я за своим кровным заработанным шла тогда ночью! Усекли?

— Более-менее, — Макар кивнул. — Но как же вы решились на грабеж с убийством, Лена? И еще втянули в преступление брата, не отдающего себе отчет в поступках?

— Одна бы я без Тольки не справилась. — Лелик вновь поникла. — Требовалась его сила. Он мне подчиняется. А я его люблю — он мой брат, пусть и псих. Он меня не предал вам. Просто я за ним сама не уследила. Я виню лишь себя. Развяжите его, пожалуйста. Ему больно.

— Потом, — сухо пообещал Клавдий. — Дальше давай. Исповедуйся, не то оба прокатитесь в полицию и зависнете там на долгие годы.

— Когда Ехидна выгнала мою мать и не заплатила ей положенного, я поклялась: отомщу. И все ждала момента. Часто тайком приезжала к дому на скутере — наблюдала, следила. У старой гадины менялась прислуга — косые мигрантки, она их, видно, гнобила по привычке, они и сбегали от нее. Это мамка моя от нее годами терпела и мы. А иностранки терпеть унижения не станут — уйдут. Однажды я уж совсем было решилась… но Акакиева наняла себе горничную-филиппинку. Она торчала дома с ней. А у меня тогда подвернулась срочная подработка, и я перестала ездить в поселок. В тот вечер я вновь завернула к реке по пути домой. Оставила скутер в кустах и прошла к нашему… то есть ее коттеджу. А возле него непонятно что творилось!

— Именно? — Клавдий изучал девчонку — прекрасная оторва, лгунья… Убийца! И вновь усилием воли вызывал в душе, словно доброго духа, образ Маши. Ее ведь они спасали. Ради нее все затеяли!

— Проход на участок оказался свободен, часть забора сломали, — заявила Лелик. — Рабочие грузили доски заборные на тачку, увозили в сторону просеки. А командовал мигрантами и всем распоряжался Жора Филимонов. Дело шло к вечеру, и они спешили закончить. Я сидела в кустах, наблюдала и дивилась — с чего вдруг Ехидна задумала менять себе ограду? Ее я тогда не видела. И решила: она свалила куда-то из дома на время ремонта. Она и раньше всегда отчаливала, я вам уже говорила. Ее шум раздражал до мигрени. И тогда, на закате, она из дома не показывалась, и я себя убедила: она в отъезде. Рабочие погрузили все доски, собрали мусор, щепки и ушли. Жорка Филимонов покрутился, видно, расплатился с ними и тоже укатил на своей тачке. А я все выжидала в кустах. Было очень тихо вокруг. Уже почти стемнело. Дом казался мертвым. Ни в одном окне не зажегся свет. И я подумала — подобный шанс упускать нельзя. И помчалась домой за Толькой и инструментами для взлома.

— Где ваша мать сейчас? — осведомился Макар. — Она не хватится сына и вас в столь позднее время?

— Мать в Ногинске. Познакомилась в Сети с мужиком.