Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

Ветер крепчал, бросая новые и новые брызги в лицо Алексею. Он попытался вызвать огонь, но пока вокруг него лишь огневки закружили, бестолково пытаясь высушить и прожигая тонкую ткань сорочки. Пора уходить. Москва за спиной притягательно мигала ночными огнями.

Сейчас Опричнина как никогда была слаба. Стоит кому-то предать, стоит кому-то шепнуть, что опричники растеряли временно все свои умения, и… Удар будет сокрушительным. Время, которое и так было не на их стороне, понеслось дико вскачь — сейчас каждый миг промедления грозит гибелью. Ладно, если ему — ударят-то по Лизе первым делом.

Алексей уверенно зашагал в сторону леса. Сперва под ногами хрустел быстро тающий лед, а потом пошла земля. И ведь никак не обойти её. Никак не миновать, если только как птица взлететь? Но люди не птицы. Люди не летают.

Алексея кто-то все же предал. Кто-то все же узнал, что они растеряли все свои силы.

Горло Алексея как гарротой перехватило, не давая сделать вдох. Он царапал пальцами по шее, в кровь раздирая кожу, но найти удавку не удавалось. И кромеж не отвечал, и в Навь не шагнуть — там сложно умереть.

В глазах потемнело, колени больно встретились с землей. Его повалило на бок. Пальцы его бессильно загребали песок. Алексей сипел, широко раскрывал рот, как выброшенная на землю рыба, и не мог вдохнуть. А потом все его тело прошила огненная боль. Он потерял сознание. Или даже умер. Последнее предпочтительнее — он мертвяком придет за теми, кто предал.

* * *

Прежде, чем открыть глаза, Лиза старательно прислушивалась.

Ти-ши-на. Полная. Ни звука. Ни стука. Ни шума с улицы. И где же она оказалась?

Она осторожно приоткрыла глаза, чтобы осмотреться.

Давно беленый потолок.

Осыпавшая штукатурка по углам.

Узкое, зарешеченное окно высоко под потолком. За ним тьма. Это тот же день, точнее ночь, или уже другая? Саша, поди, места себе не находит… И Калина волнуется. Или им еще не сообщили?

Жесткая кровать, байковое одеяло, соломенный матрац, тощая подушка.

Стул и стол в виде каменных выступов из стены. Поганое ведро в углу. Вот и все. Хотя нет. Еще дикий холод.

Бархатное платье с неё сдернули, оставив только не согревающую тонкую долгорукавку. Браслеты с рубашки сорвали, отчего рукава свисали с запястий длинными змеями, как у смирительных рубашек.

Левое запястье тяжело оттягивал блок-браслет, одетый прямо поверх рукава. Если не оденут кандалы, то при небольшой сноровке таким браслетом можно и убить охранника ударом в висок.

Лиза осторожно села — голова кружилась, то ли от голода, то ли «приласкал» кто, когда тащили сюда. Она всегда знала, что закончит вот так, в подобном месте, если полезет в политику. Не лезла, но все равно втянули. И вот…

Тюрьма. Понять бы еще, это родовые застенки или императорская тюрьма? По чьему приказу её сюда притащили? Голицыны, Дашковы, император? Кто приказал… Скорее всего, не император. За ней пришла земля. Это скорее Дашков.

Если это чей-то тихий княжий домик для пленников, то надежда выбраться есть. Опричнина придет за ней, тут даже сомневаться не приходится. Только доживет ли она до кромешников и в каком виде? Князьям, решившимся на такое, нечего терять, их её аристократическое происхождение не остановит. Лиза передернула обнаженными плечами — выжить бы…

Если это тюремный замок, то пытки ей не грозят — она Великая княжна, к ней особые методы дознания можно применять только по особому распоряжению. Одно но. Если она тут по распоряжению императора, то её ждет суд и полное забвение — она опасна для Федора Васильевича.

А может оказаться и тот самый «Орешек». Тогда суда можно и не ждать. И Опричнина не придет. Соколов же не выживет из ума, откровенно идя против императора? Это же гражданская война будет.

Лиза подтянула колени к груди, пытаясь согреться. Страшно представить, что её ждет, когда придет зима. Об этом лучше не думать. Её отсюда заберут. Найдут и заберут. Саша землю перевернет… Хотя лучше бы он забыл о ней и не переворачивал землю. Ему точно лучше держаться от Лизы как можно дальше — только так можно выжить.

Она уперлась подбородком в колени, натянула одеяло на макушку и принялась медленно дышать ртом, согревая собственным дыханием воздух. Понять бы еще, она одна сюда попала или вместе с кромешниками? Если Вихрев и Семенов тоже тут, то есть надежда, что они что-нибудь придумают. Или им достанется больше, только потому что они кромешники и не защищены высоким происхождением. И тогда спасать придется и их.

Лиза стукнула костяшками пальцев по стене. Так можно узнать: одна ли она? Если ей ответят на стук, то…

Руку обожгло болью, глаза заслезились, изо рта вырвался сип — эфирная защита. Тут нельзя стучать. Тут нельзя переговариваться и кричать. Тут даже шепотом разговаривать с самой собой нельзя. Такие правила были только в одной тюрьме России.

Кто-то стукнул в ответ, тоже давясь криком боли.

«Орешек»… Здесь сидели особы царской крови. Возможно даже, это камера, где держали жену первого и последнего императора из рода Романовых Петра Великого Евдокию Лопухину, а теперь тут спрятали её.

Отсюда не сбежать. Приручить сразу две стихии: земли и воды — она в блок-браслете не сможет. Даже если она вырвется из камеры, даже если прорвется к стенам — до вод Невы не добраться. Везде между стенами есть полоска земли — для надежности, чтобы стихийных магов успевала блокировать чуждая им стихия.

Огня тут нет. Только магические кристаллы, дающие тепло и свет.

Воздуха тут много, но везде магкристаллы и земля с водой, блокирующие его.

Вода за границей земли.

Земля окружена водой — стихийникам не сбежать никак. Ей же придется напоить кровью и землю, и воду — она не выживет. И это при условии, если стихии откликнутся на её зов.

Выход был, крайне болезненный, крайне неприятный, тот, про который рассказал Алексей. Так сбежал отсюда её отец. Она так сбежит только в самом крайнем случае. Ей все же хочется вернуться домой живой. Ей хочется заглянуть в Сашины глаза. Ей хочется увидеть глаза своих детей. Ей много чего хочется, и это отнюдь не власть, только никто ей не поверит.

К ней не спешили. Может, стоит покричать, постучать ногами в железную дверь с небольшим оконцем для надзирателя, только она уже знала, чем закончится подобное — болью.

Оставалось только лежать