Лотос и ветер - Джон Мастерс

Еще до рассвета они нагрузили терпеливых лошадей. Черный ветер ровно свистел от скрытого горизонта до скрытых звезд. Дороги не существовало. Путешественники шли по ветру, по звездам, когда они сияли, по солнцу и изодранным молитвенным флажкам на могилах тех, кто умер. Они ориентировались по выгнутым костям мертвых верблюдов, по зеленому блеску травы у источника воды, по самой враждебности пустыни, которая все яростнее смыкалась вокруг них, и поэтому осознали свою ошибку, как только они сошли с правильного пути.

Часы тянулись один за другим. Пони тащились все медленнее, шаг за шагом. Солнце раскачивалось по небу перед ними, но, казалось, не двигалось до тех пор, пока не наступил вечер, когда оно опустилось на землю чудовищным шаром. Перед наступлением темноты они остановились под прикрытием подковообразной дюны и сняли седла. Ничто не указывало на это место, кроме дюны, одной из тысячи подобных ей, и единственной кожаной сандалии, изъеденной песком, высохшей и хрупкой, каккрекер. Они напоили пони водой из шкур, сами немного попили и отправились собирать топливо. На дюне росли низкорослые саксаулы и каллигонии, тщетно пытавшиеся привязать ее к земле от натиска ветра. Ветер не переставая дул с северо-запада на юго-восток.

Так продолжалось и на следующий день, когда они подошли к водопою, серому углублению в темной почве, вода в котором была такой мутной и соленой, что пони не хотели пить.

И на следующий, когда они не нашли воды и снова разбили лагерь с подветренной стороны дюны.

Они ехали по широким участкам обожженной глины, через гряду за грядой серо-черного песка, по ходячим дюнам, которые колыхались от ветра. Песчаные волны высотой в семьдесят футов на расстоянии четырехсот футов друг от друга накатывались вперед, насколько они могли видеть. Там были тамариск, артемизия и увядшие листья весенних тюльпанов — и на многие мили вокруг не было ничего.

На третий вечер с юга подъехали двое мужчин верхом на верблюдах, похожие на корабли с голыми мачтами. Это были пустынные кочевники, и, приблизившись, они остановились, но на осторожном расстоянии. Робин выкрикнул тюркское приветствие и разрядил винтовку в воздух. Джагбир сделал то же самое, затем кочевники. Итак, когда четыре винтовки были разряжены и четыре внимательно наблюдающие пары глаз не увидели, что никто не пытается перезарядиться, они все собрались вместе.

— Куда едем? — спросил один из незнакомцев, взгромоздившийся на задний горб волосатого, коренастого бактриана.

«Аккал. Вода по дороге хорошая?

«Достаточно плохо. Но сносно, если только два франка и их обоз впереди не опустошат колодцы.

«Франки? — Спросил Робин. «Они мирные люди? Безопасно ли с ними сближаться? Мы путешествуем быстро.

«Они кажутся безобидными. Они сумасшедшие — птицеловы. Одна — женщина с таким же дерзким лицом, как у нее, которую в Хиве называют Колодцем. С грудью тоже побольше, но при этом не шлюха. У них все на день впереди.

На день вперед. Джагбир предложил бы догнать их и пристрелить. Это ни к чему хорошему не привело бы. Кроме того, Джагбиру нельзя позволять стрелять в Муралева. Робин медленно соображал, губы его горели, глаза опухли и покраснели. Он мог продолжать следить, что и делал. Но если Муралевы увеличат темп, он может оторваться от них. Или, если Муралевы замедлят ход, он наткнется на них врасплох. Он осторожно сказал: «Эти два франка… Боюсь, мы их знаем. У нас были небольшие трудности с ними в Бухаре. Они говорят, что мы украли у них кое-что из хлама. Есть ли другой путь в Аккаль?»

«Есть и нет. Через пару миль отсюда вы попадаете на плоское глинистое место. Там есть флаг, на котором мой дядя Улуз умер от лихорадки, да упокоится он с миром. Настоящая дорога идет прямо по равнине, но если повернуть налево у флажка и пересечь высокий песчаный хребет, то попадаешь на широкую равнину. Иногда мы ходим туда на верблюдах. Там есть четыре оазиса, расположенных далеко друг от друга, а затем вы достигнете Безмейна в Аккальском оазисе.

— Это короче, чем в другую сторону?

«На двадцать миль. Но в это время года ни в одном из этих оазисов не живет ни одна живая душа. Наши люди ушли на юг. Где-то может быть вода, где-то ее вообще не быть. Этапы по сорок-пятьдесят миль каждый.

Когда кочевники ушли, плывя на север над песчаным морем, Робин сказал Джагбиру: «Мы должны пойти другой дорогой. Мы можем умереть от жажды и истощения.

Он хотел объяснить своему слуге и другу, чем он рискует, и спросить его, не хочет ли он повернуть назад. Как собака, Джагбир почувствовал его нужду еще до того, как смог выразить это словами. Гуркх внимательно оглядел пустыню, убедился, что кочевники действительно находятся в миле от него и быстро удаляются, затем пробормотал: «Хавас, хузур!» — фраза гуркхов, означающая принятие приказа. Минуту спустя он добавил: «Натра, кья гарун?» — Что еще мы можем сделать?

Пони уже были измотаны, и через час Робину и Джагбиру пришлось спешиться и тащить их последние восемь миль. Всякий раз, когда они ослабляли натяжение поводьев, пони останавливались. Хуже того, они все время пытались повернуть налево. Было совершенно темно. Снова и снова Полярная Звезда, которая теперь должна была находиться прямо у них за спиной, появлялась над их левыми плечами. Затем они выругались, зажали пони рты и снова повернули на юг.

Наконец Джагбир сказал: «Я чувствую запах воды». В абсолютной сухости пустыни даже эта легкая влага подула на щеку Робин, как морской бриз. Пони подняли головы и, вместо того чтобы повернуть налево, повернули направо и перешли на рысь. В двухстах ярдах с подветренной стороны они подошли к воде, грязному озеру, и бросились в него.

Утром потребовался час, чтобы наполнить бурдюки, настолько мелкой и жидкой была вода. Оно лежало в ложбинке черно-зеленым пятном, и Робин знал, что если бы он мог видеть его прошлой ночью, то не смог бы его выпить. В тот день пони шли шесть часов, их тащили за поводья еще три, а затем они легли. Они не двинулись с места, пока Джагбир не влил им в глотки вонючую воду из бурдюка. До конца дня они опорожнили еще два бурдюка. С полудня повторяющиеся приступы диареи скрутили кишечник Робина и Джагбира и истощили их силы. В следующем оазисе, которого они достигли около двух часов ночи после сорокамильного