Врата тайны - Ахмет Умит

через зеленые кроны каштанов, тополей и дубов разных оттенков. Теплый и влажный пар облизывал мое лицо. Я приблизилась к земле, и мне навстречу вспорхнули желтые, розовые, фиолетовые, красные, белые цветы хризантем, гортензий и фиалок. Они были настолько яркими и свежими, что от красоты у меня закружилась голова. Тут я заметила, что среди свежей травы медленно ползет черепаха. Я подлетела ближе. На правой стороне ее панциря была выцарапана ромашка, а на левой пацифик. Это же Корнелиус! Дед подарил его моей маме, когда той было восемь лет. Пацифик вырезала мама, когда вернулась из поездки на Восток, где познакомилась с моим отцом, а ромашку изобразила я в тот день, когда отец ушел от нас. Но разве Корнелиус не умер? Разве мы не похоронили его с мамой под старым платаном? Я нагнулась и погладила жесткую спину этого, наверное, самого старого члена нашей семьи. Он будто почувствовал и поприветствовал меня, высунув из панциря смешную голову.

И в этот самый момент я услышала, как знакомый голос повторяет знакомую с детства считалку:

Ху, ху, ху, дервиш!

Дервиш создал скит.

С его хырки рой тайн летит,

Но никто о них не знает.

Ху, ху, ху, дервиш!

Голова до облаков, борода до земли.

С губ слетел рой тайн,

Но никто о них не знал.

Эту считалку отец использовал вместо колыбельной, когда укладывал меня спать. Спустя годы мама удивлялась, что я не забыла той колыбельной. Я часто мурлыкала ее про себя, надеялась, что сама буду петь ее своему ребенку, до тех пор, пока он не пойдет в школу… Но кто сейчас напевал ее? Я посмотрела в сторону, откуда шел звук, и встретилась со взглядом двух голубых, цвета весеннего неба, глаз. Вьющиеся соломенные волосы блестели под светом утреннего солнца.

– Санни, – удивленно пробормотала я, – Санни, это ты?

Его будто не удивил мой вопрос.

– Я, – сказал он просто и ясно, совсем как прежде, – или ты думала, что я тебя позабыл?

В его голосе несложно было различить упрек. Во взгляде его глаз, голубых и бездонных, читалось: «Хоть ты меня и забыла, я о тебе помнил всегда».

В горле у меня стоял ком, а глаза увлажнились. Я заключила его в объятия:

– Санни, я так по тебе скучала!

Он крепко обнял меня в ответ:

– А я по тебе.

Мой прежде только вымышленный друг теперь стоял передо мной живой, из плоти и крови.

– Ты совсем не изменился, – я слегка отодвинулась от него, чтобы внимательней оглядеть, – все тот же красивый ребенок.

Он внимательно изучил меня взглядом.

– А ты изменилась, – его лицо скривилось, – теперь ты похожа на свою маму. Раньше ты нравилась мне больше.

Я огляделась, мы были в саду перед домом моей матери. Я выросла, а вот дом совсем не поменялся, он был ровно таким же, как в прежние времена. Я снова повернулась к другу моих детских игр.

– Что ты здесь делаешь?

– Жду тебя.

– Меня? Зачем?

– Потому что ты сказала мне ждать. Ты разве не помнишь? Мы тогда играли у пруда…

И тут я увидела пруд – он был прямо у Санни за спиной. Наш тайный сад. Среди зеленых водорослей плавали красные рыбы, на воде покоились желтые и белые кувшинки, берега были вымощены камнями. Ночами над тайным местом наших игр распевал веселые песни хор лягушек.

– Тебя позвал отец, – продолжал Санни, – тебе пришлось уйти, но перед уходом ты сказала: «Все в порядке, будь здесь, я скоро вернусь». С тех пор я и жду тебя.

Мне стало очень стыдно, я потянулась и взяла своего друга за его маленькие детские ладошки.

– Прости, Санни, – сказала я в раскаянии, – я про тебя забыла.

Он всепрощающе улыбнулся:

– В этом нет твоей вины, такое происходит со всеми взрослыми. Взрослея, люди перестают верить своему воображению. Они боятся поверить в то, чего никогда не видели, никогда не касались, никогда не слышали, не трогали или не пробовали. Они теряют умение фантазировать. Они начинают думать, что чудес не бывает. Это произошло и с тобой.

До чего же он хорошо все объяснял!

– А ты откуда это узнал?

Я ожидала ответа, что из книг, которые я ему оставила.

– От друга, – на его лице появилась таинственная улыбка, – такого же, как ты, моего друга. От взрослого, который скрасил мое одиночество, пока я ждал тебя.

– От взрослого! То есть совсем большого?

– Да, совсем большого. Но он не разучился фантазировать, когда повзрослел.

Внутри меня зародилось похожее на ревность чувство:

– А кто он?

– Ты знаешь его, – Санни говорил очень уверенно, – если хочешь, я могу тебя к нему отвести.

Он не стал дожидаться ответа, взял меня за руку и повел за собой. Но к кому? К маме или отцу? Почему он не говорит напрямую?

– Его имя, как и мое, связано с солнцем, – промурчал мой друг детства.

Я вспомнила игру, в которую мы играли прежде. Один загадывал чье-то имя, а другой пытался его отгадать. Время от времени первый давал подсказки, подобные этой. У кого в нашем доме имя могло быть связано с солнцем? У кого-то из прислуги, работавшей в доме в детстве? Как же их звали… Хелен, Эмили, Кейт, не то, нет. Садовник? Нет, его звали Алек. Кто же тогда?

– Дай еще подсказку, – я увлеклась игрой, – этот человек живет в нашем доме?

Таинственность с его улыбки перешла на глаза, в их синеве словно отливала тайна.

– Сейчас он здесь.

– А где был прежде?

– Он не рассказывал. Но хорошо знает и тебя, и меня.

Вот это было удивительно. Он мог, конечно, знать меня, но откуда он знал моего вымышленного друга? Взрослый, который знает нас обоих! Кто же это?

– Кто-то из членов семьи?

– Нет, но про твою семью он тоже много знает.

Санни аккуратно поднял вверх указательный палец правой руки:

– Должен предупредить, остался последний вопрос.

– Прости?

– Ну ты что, совсем все забыла? – воскликнул он расстроенно. – В этой игре можно задавать только пять вопросов.

Он был прав, это правило придумала я сама: можно было задавать всего пять вопросов. Я не хотела его расстраивать и соврала:

– Я не забыла. Как я могла забыть? Хорошо, вот последний вопрос. Ты сказал, что он знает нас обоих. Он когда-то играл вместе с нами?

Санни не хотел давать прямой ответ и спрятал глаза:

– Да, но поодиночке.

– В смысле поодиночке?

– Он никогда не играл с