Врата тайны - Ахмет Умит

– То есть мы никогда не играли втроем?

Он кивнул головой.

Ответы на вопросы мне не помогли, в воображении у меня не возникало никакого лица или имени. Пробираясь по узким коридорам старого дома, я поняла, что проиграла.

– Хорошо, сдаюсь, – я подняла руки вверх, – я не могу отгадать. Скажи мне, кто он.

На лице Санни появилась шаловливая улыбка:

– Не скажу, ты должна его увидеть сама.

Спорить было бесполезно, потому что, по одному из правил игры, победитель не был обязан рассказывать, кого загадал. Он мог назвать имя, когда бы захотел, или просто показать картинку. Санни, видно, предпочел второй вариант. Мне пришлось уважительно отнестись к его выбору.

Мы дошли до самого конца коридора. Перед нами было две двери. Правая вела в мою спальню, в левой отец запирался с Шахом Несимом. Я подумала, что мы пойдем ко мне, но нет, Санни открыл дверь в комнату отца. Я привыкла к тусклому освещению коридора, и ударившее через окна комнаты солнце на время меня ослепило, но Санни будто не замечал яркого света. Внутри, на том месте, которое обычно занимал Шах Несим, на миндере [36] перед книжным шкафом, скрестив ноги, сидел кто-то. Мои глаза пока не привыкли к резкому свету, так что я не разобрала, кто именно. Санни потянул меня за руку и поставил прямо перед этим человеком.

– Я привел к тебе Карен, – он обращался к сидящему.

Его слова были крайне просты: «Я привел к тебе Карен». Но в них было какое-то прежде неизвестное мне чувство. Мистическое волнение. Сакральное переживание.

– Теперь мы можем поиграть все вместе.

Когда Санни договорил, свет уже перестал слепить мне глаза. Я увидела волнистые черные волосы, подведенные черные глаза, черную бороду и черные одежды. Да, на месте Шаха Несима сидел Шамс Тебризи.

– Здравствуй, Кимья-ханым, – сказал он, хитро на меня посмотрев, – ты наконец поняла, кто я?

Я удивленно пробормотала:

– Вы… Что вы здесь делаете?

Он погладил бороду и улыбнулся:

– Ты разве забыла, что звала меня?

Я начала злиться и жестко ответила:

– Нет, я вас не звала.

На его лице не отразилось ни обиды, ни злобы. Он повернулся к Санни:

– Что такое говорит Кимья-ханым? Разве она не звала нас?

Я не дала ему ответить:

– Не вмешивайте его сюда, он не такой, как вы.

Шамс убрал руку с бороды и нахмурил брови:

– А какой я?

– Вы сами знаете! – я не собиралась сдаваться. – Что такого сделал воришка, чтобы заслужить такую смерть?

В его черных глазах будто вспыхнул гнев, но на лице быстро появилось грустное выражение:

– Ты ничего не понимаешь. Перед твоими глазами плотная пелена.

Я почувствовала раздражение. Всякий раз, когда я задавала вопрос, на который не было ответа, он либо делал из меня дуру, которая не понимает, что ей показывают, либо предлагал приготовиться к познанию истины.

– Я все прекрасно знаю, и перед моими глазами нет никакой пелены. Вы убили человека.

Отведя свои черные глаза от меня в сторону, он будто заговорил с кем-то невидимым:

– Аллах дает жизнь и забирает ее. Он любит справедливость. И нет никаких сомнений в его правоте.

– Нет, это вы решаете, кому жить, и убиваете тоже вы. В этом нет никакой воли Бога.

Он не придал моим словам значения, на его лице не отобразилось ни чувства вины, ни стыда.

– Бог внутри нас, – проговорил Шамс. Он был погружен в себя, будто в молитвенном трансе: – Всевечный, творящий настоящее, знающий тайное – это все Он. Если бы в смерти вора не было скрыто блага, Он не дал бы на это разрешения.

Я больше не могла терпеть:

– Известный мне Бог предпочитает любовь насилию. Меня учили тому же.

Черные глаза безнадежно смотрели на меня:

– Ты говоришь про Бога Исы, но чтобы познать Аллаха, надо познать и Бога Мусы и Бога Мухаммеда. Бог настолько же склонен к каре, насколько и к прощению. Без сомнений, когда необходимо, никто не может быть безжалостней Его.

– Вы пытаетесь меня запугать?

– У меня никогда не было такой нужды.

– А у меня нет нужды в вас, – отрезала я, – вы постоянно повторяете одно и то же.

– Если бы все было так, ты бы нас не позвала.

– Кого – вас?

Ребячья улыбка появилась у него на губах.

– Меня и Санни, – он снова повернулся к моему воображаемому другу. – Разве она нас с тобой не звала?

Я тоже посмотрела на Санни и чуть не остолбенела от удивления. Его кожа потемнела, кудрявые светлые волосы превратились в черные как смоль, синие глаза приобрели цвет черного винограда.

– Да, – ответил Санни, и в глазах его было то же хитрое выражение, что и у Шамса, – ты нас звала.

– Я вас не звала, – почему-то мне стало трудно говорить, подташнивало, словно мой рот заполнился водой, – я не понимаю, что происходит, но я вас не зва…

Я закашлялась и попыталась встать. Мое тело было в воде, мне не удалось удержать голову над ней, и, соскользнув, я погрузилась в ванну. Наконец мне удалось ухватиться двумя руками за край и выпрямиться. Я кашляла и срыгивала, одно вызывало другое, из моего рта выливалась вся проглоченная вода. После того как я выползла из ванны, мне потребовался десяток минут, чтобы проплеваться и прийти в себя. Я посмотрела в зеркало на свое мертвенно бледное лицо и еле смогла удержаться от смеха, какую глупость я совершила. Еще чуть-чуть, и я бы заняла почетное место в ряду идиотов, которые умудрились утонуть, принимая ванну.

25

«Им – в аду ложе и покрывало из огня»

Записав наши показания, главный комиссар Рагып поднялся из-за стола и указал Зейнеп на лежавший с краю желтый конверт:

– Внутри триста семьдесят фунтов стерлингов и восемьсот лир… Пусть мисс Карен пересчитает, а потом распишется в получении.

Зейнеп взяла конверт и официальным тоном ответила:

– Так точно, командир. Вы уходите?

Он посмотрел на подчиненную так, словно искал понимания.

– Мне надо сходить домой немного поспать, Зейнеп. Я невероятно устал.

Рагып улыбнулся и посмотрел на меня:

– Прежде по трое суток на ногах держался и ничего, а сейчас даже двадцать четыре часа без сна не провести. Видимо, постарел.

Он подобрался:

– Пока вами займется комиссар Зейнеп. Я вернусь ближе к вечеру. В общем, разбирайтесь, я ушел.

Как только главный комиссар Рагып протиснул свое могучее тело через маленькую дверь, Зейнеп быстро открыла