Черная рука - Стефан Толти

* * *

После непростого морского путешествия Петрозино сошел с трапа в Генуе в 20:20 21 февраля и немедленно направился в Рим, чтобы вручить верительные грамоты и приступить к работе. Он по-прежнему плохо себя чувствовал, еще не успев отойти от плавания по штормовому морю. Однако в Риме в это время бушевал карнавал, и большинство государственных учреждений все равно были закрыты. Не имея других дел, Петрозино оказался предоставлен самому себе, и решил занять это время прогулками по улицам древнего города.

Итальянская столица его совершенно околдовала. Он написал Аделине (на итальянском языке), стараясь как можно лучше передать великолепие Рима:

«Я видел Cобор cвятого Петра, Сикстинскую капеллу и галереи Микеланджело, и все это – чудеса света! Вид Cобора cвятого Петра меня заворожил. Это нечто за пределами человеческого воображения. Какое грандиозное, великолепное место! Собор легко может вместить в себя сто пятьдесят тысяч человек. Но как же дать тебе хотя бы ничтожное представление об этом? …Однако несмотря на всю красоту, мне грустно здесь, и должен признаться, когда речь заходит о комфорте, я предпочитаю старый добрый Нью-Йорк… В любом случае, такое ощущение, что я вернусь домой не раньше, чем через тысячу лет… Поцелуй за меня мою дорогую маленькую дочурку и передавай приветы всем нашим друзьям и родственникам. Целую, твой любящий муж»[556].

Петрозино, несмотря на одиночество и досаду, вызванную простоем, находился под большим впечатлением от материальных свидетельств великолепия Италии. Здесь, под зимним солнцем, он увидел ту Италию, которую защищал два с половиной десятилетия. Американцы считали итальянцев беспородной расой, отпочковавшейся от азиатских орд, но все, что видел детектив в старом городе, опровергало это мнение. Часы, проведенные в Риме в роли туриста, должно быть, наполнили душу Петрозино глубоким ощущением ценности своей родной культуры.

В первый день детективу удалось встретиться с послом США в Италии Ллойдом Грискомом, квакером[557] и карьерным дипломатом из Нью-Джерси. Посол заверил Петрозино, что прилагает все силы, чтобы тот встретился с министром внутренних дел Италии и начальником национальной полиции. После аудиенции Петрозино вернулся в отель и лег спать. На следующий день он получил, наконец, возможность приступить к работе – отправился на встречу с шефом итальянской полиции Франческо Леонарди и, едва зайдя в кабинет, объявил: «Меня зовут Петрозино»[558].

Леонарди улыбнулся. Хотя ему самому была известна репутация Петрозино, у шефа полиции сложилось впечатление, что детектив сильно переоценивает свою известность на исторической родине. Петрозино вручил Леонарди рекомендательное письмо от Бингема и вкратце изложил официальную причину своего визита. Он решил пока не раскрывать план Бингема по формированию в Италии агентурной сети, которая будет поставлять информацию непосредственно в полицию Нью-Йорка.

Два дня спустя Петрозино написал Бингему свой первый отчет (позже он начнет использовать зашифрованные телеграммы), в котором сообщил:

«Мне удалось встретиться с министром внутренних дел, достопочтенным мистером Пеано, с которым у меня состоялась дискуссия об итальянских преступниках и их деятельности в США. Он настолько проникся этим вопросом, что дал указание главе полиции, его превосходительству Франческо Леонарди, издать категорические приказы, адресованные префектам, субпрефектам и мэрам всего королевства, предписывающие не выдавать паспорта итальянским преступникам для переезда в США. Он также выдал мне письмо, адресованное всем комиссарам полиции Сицилии, Калабрии и Неаполя, с инструкциями оказывать мне всемерную помощь в выполнении моей миссии…

Желая вам и мистеру Вудсу долгой счастливой жизни, остаюсь всецело преданным Вам,

Джозеф Петрозино»[559]

Есть резон сомневаться, действительно ли он верил в то, что приказ Леонарди будет исполнен. В конце концов, это же Италия. А дальше было еще хлеще.

В один из дней пребывания в Риме, когда Петрозино прогуливался по улице, его узнали двое газетчиков из Нью-Йорка. Затем, в Палермо, старый друг семьи по фамилии Чианфарра столкнулся с детективом на почте. Они разговорились, когда Петрозино вдруг заметил проходившего мимо мужчину. «Мне знакомо это лицо, – сказал он очень тихо. – Точно знакомо». Обернувшись, Чианфарра увидел плохо одетого незнакомца, который, казалось, изучал их, стараясь, чтобы его интерес не бросался в глаза. Петрозино провел рукой перед лицом, будто пытаясь развеять пелену, затуманившую память. Друг семьи возразил, что Петрозино общался с тысячами людей, а значит, нет ничего удивительного в том, что он может столкнуться с одним или двумя из них на улицах Палермо. Но детектив продолжил проявлять признаки «крайнего беспокойства и растерянности».

Петрозино со знакомым наблюдали, как мужчина спокойно миновал их, после чего зашел в почтовое отделение, явно намереваясь отправить телеграмму. В тот вечер за ужином детектив был спокоен, однако в какой-то момент он признался Чианфарре:

– Я здесь совершенно один. Никого тут не знаю, у меня нет друзей. В Нью-Йорке все иначе. Там у меня друзья и соратники на каждом углу, а еще патрульные полицейские, готовые прийти на помощь в чрезвычайной ситуации.

– Итальянские города безопаснее Нью-Йорка, – с улыбкой возразил Чианфарра.

Но Петрозино это не утешило. Он начал говорить тихо, будто беседуя сам с собой:

– Я бы заплатил тысячу долларов, лишь бы узнать, где он живет. – А потом добавил: – Но мне надо двигаться дальше. Чему быть, того не миновать[560].

Петрозино чувствовал, что за ним наблюдают, и был кто-то еще, кто особенно его беспокоил. Что это за человек, так и осталось загадкой. Но Петрозино мучали дурные предчувствия. В Италии жили десятки, если не сотни мужчин и даже несколько женщин, которые поклялись отомстить американцу. Это признал и комиссар сицилийской полиции. «Достаточно было произнести имя Петрозино вслух, – сказал он позже, – чтобы в ответ понеслись проклятия»[561].

В Италии Петрозино с каждым днем становился все менее похож сам на себя. В Нью-Йорке он противостоял убийцам с ледяным хладнокровием, в Италии же впал в замешательство. В Нью-Йорке его память была практически фотографической, в Италии ему приходилось прикладывать большие усилия в попытке вспомнить знакомые лица. Чувство, словно сделанный нами фотопортрет Петрозино на улицах Италии медленно затмевала тень, постепенно наползающая с края снимка.

* * *

На следующее утро Петрозино отбил телеграмму в Падулу, своему брату Винченцо, в которой сообщил, что садится на поезд, прибывающий в 13:53 следующего дня. Счет Джозефа в отеле «Ингильтерра»[562]. Винченцо встретил его на вокзале Падулы вместе с их кузеном. Петрозино обнял брата, взглянул на второго родственника и спросил Винченцо, почему