Танец теней - Яков Осканов

Я чувствовал, что происходит что-то неладное и необъяснимое. И это положение тревожного предчувствия беды не давало мне покоя. Нужно было что-то делать.

Несколькими днями позже появилось ещё одно не понравившееся мне обстоятельство: вода в озере начала темнеть. Сначала я подумал, что это, естественно, совпадение. Мой критичный разум отказывался принимать за звенья одной цепи легенду нэнгов, пропажу Сони, её новые галлюцинации, убийство пса и потемнение воды. Я не поддавался мистическим настроениям, однако червь сомнений всё же подтачивал твёрдость моего здравомыслия.

Тогда я решил, что должен ради собственного спокойствия найти этот таинственный камень или убедиться, что его не существует.

Соня указала направление, откуда она вернулась. Было примерно известно, сколько она шла. Оставалось лишь найти овраг. Конечно, это не точные ориентиры, но попытаться стоило. Я понимал, что если камень существует в действительности, то он не может быть далеко, ибо Соня вернулась к полудню, проснувшись утром.

Женщины в усадьбе стали поправляться, но были ещё слабы, поэтому за ними ухаживали мужья, и у меня был резонный повод, заниматься поисками, не привлекая внимания — я уходил охотиться вместо Ивана и Савелия. Это было отчасти правдой, так как дичь я добывал и приносил с собой, возвращаясь из моих вылазок. Но, как выяснилось позже из журнала профессора, его внимание я всё же привлёк.

Первые мои попытки найти камень не принесли желаемых результатов. Я уходил по той же тропе, по которой вернулась Соня, и через некоторое время сворачивал с неё, держась направления солнца. Мне не было известно, когда в точности она проснулась на утро после пропажи, как быстро шла, когда возвращалась в Ирий, сколько раз и как долго отдыхала. Поэтому приходилось действовать наугад.

Во время четвёртой вылазки мне, наконец, повезло. Я наткнулся на небольшой ручеёк, буквально ниточкой тянущийся по лесу. Вероятно, когда-то он был значительно полноводнее, так как проточил довольно глубокое и широкое русло. Но сейчас он по какой-то причине иссох, и вода медленно текла, просачиваясь между камней, валежника и опавшей листвы.

По старому руслу было удобно идти. К тому же я помнил, что загадочный камень Соня нашла в овраге, а стало быть, мне нужно было искать ручей, промывший этот овраг. Чем дальше я шёл, тем глубже становился каменный желоб, и тем сильнее крепла моя уверенность, что я нахожусь на верном пути.

Спустя несколько времени я оказался в ложбине с пологими склонами, густо поросшими кустарником.

В какой-то момент я заметил, что вокруг стало тихо. Не пели птицы, не жужжали комары. Мой пёс начал проявлять признаки беспокойства. От меня не отходил и вид имел какой-то обескураженный, что было на него совершенно не похоже.

Держа ружьё наготове, я с осторожностью двигался вперёд. Склоны окружавшей меня ложбины становились выше и отвеснее, превращаясь в каменные стены. При этом расстояние между ними стало уменьшаться. В какой-то момент, я мог коснуться их обоих, разведя по сторонам руки.

Это была теснина, вымытая некогда могучим потоком. Возможно, ручей питался талыми водами и наполнялся только весной. Стены сошлись ещё уже, так, что мне пришлось протиснуться меж ними боком. При этом их высота уже превышала три моих роста.

За тесниной склоны снова разошлись по сторонам, образовав широкий овраг. В нём я и нашёл то, что искал.

Огромный монолит высился в середине оврага. Не было никаких сомнений, что это тот самый камень. Он напоминал гигантский пень, сломанного грозой дерева, если бы, конечно такие деревья существовали. Ведь чтобы обхватить его потребовалось бы не менее десяти мужчин. Что касается высоты, я думаю, что камень был раз в пять выше меня.

Одна из его граней была плоской, и было непонятно дело ли это рук человеческих, или глыба когда-то сама так ровно раскололась. Но руки людей, несомненно, касались этого монолита — его ровная грань была покрыта густой вязью символов, вырезанных глубоко в поверхности камня. Не знаю, чем были эти символы: может быть древней забытой письменностью, а может рисунками, а может ритуальными знаками. Не один из них не показался мне знакомым.

Над местом висела мертвенная тишина. Пёс, опустив голову, жался к моим ногам. А я, как зачарованный разглядывал затейливые узоры на камне, не в силах отвести взгляда. То, что случилось потом, я не могу описать и объяснить. По крайней мере, это невозможно объяснить, используя здравый рациональный взгляд на вещи.

Мне показалось, что камень позвал меня. В голове моей зазвучали слова неизвестного мне языка и замелькали странные образы. Речь эта не была человеческой, ибо я уверен, что ни один человек не в состоянии произвести такие звуки. Голос то рокотал неестественно низкими басами, то переходил на визг, настолько высокий, что было трудно различить его. Образы становились ярче, будто за ними разгоралось солнце. И я понял, что растущее сияние поглощает мой разум. Последнее, что я запомнил, до того как потерял сознание: моя рука протянулась к камню, а указательный палец коснулся одного из странных символов на поверхности.

Очнулся я в лесу. Мне никогда до этого не доводилось терять сознание. Но доводилось видеть, как другие люди теряли его. Всё это не было похоже на мой случай. Дело в том, что когда я снова начал осознавать себя, я шёл. Да, поразительно — не лежал, не сидел, не стоял, а именно шёл.

От изумления я остановился, как вкопанный. Это было жуткое чувство, как будто, кто-то вырвал часть моей жизни: между прикосновением к этому дьявольскому монолиту и моим нынешним положением в моей памяти не было ровным счётом ничего.

Я огляделся. Под ногами была та самая охотничья тропа, по которой Соня вернулась в Ирий. Я столько раз ходил по ней, что узнал её сразу же. Но не мог понять, как я на ней оказался. Через какие-то мгновения, ко мне начали возвращаться чувства: послышалось пение птиц, пахло прелой листвой, во рту пересохло и хотелось пить. А ещё сильно болела левая рука. Я перевёл на неё взгляд и вздрогнул — на тыльной стороне и ребре ладони имелись раны, отметины от клыков.

Дурное предчувствие овладело мной. Я позвал пса, не веря, впрочем, что он придёт. Ноги мои стали ватными, на лбу выступил холодный пот. Ничего подобного мне не приходилось до этого испытывать. И дело было не в приступе минутной телесной слабости, а осознании того факта, что я не являюсь, или, по крайней мере, не всегда являюсь хозяином собственных