Занавес памяти - Татьяна Юрьевна Степанова

Милон Поклоныч сквозь запотевшие очки победно глянул на Катю, потом на Гектора. Маниакальной властности, разбавленной сумасшедшинкой, в его взоре лишь прибавилось. – Слыхали? Учитесь работать, чистоплюи, с контингентом, пока я жив. Закурить охота? – почти мирно обратился он к Карпову.

Тот закивал – из носа его обильно струилась кровь. Катя достала из сумки антибактериальную салфетку, подала Гектору, и тот сам вытер Карпову лицо и нос.

– Сеня, включай мобильный, – произнес он негромко. – Запечатлей покаяние. Снимай так, чтобы нас с Катей в кадре не было, и сам не маячь, следи.

Полосатик-Блистанов, не принимавший участия в битве, включил камеру мобильного. Гектор сразу отступил от Карпова на шаг, продолжая заслонять от него Катю. Карпов стоял пошатываясь, повесив голову и заученно, но привычно (сразу видно, не первое в его жизни «чистосердечное» признание) забубнил:

– Я ей по-человечески: «Дай денег». А она меня послала на…

– Гражданка Харитова Антонина? – уточнил уже деловито Милонопоклонов.

– Ну да. Улитка моя, Тонька… – Карпов вроде опечалился. А затем кивнул недобро на Гектора и Катю. – Они ей бабла налом отстегнули немерено за яйца и овощи. Жаба ее душила и со мной поделиться, а? Сквалыга… Тонька моя… Я ей Христом богом: «Тонь, ну дай мне! Душа горит!»

– Без самогона? – вновь уточнил Милонопоклонов.

– Ага. – Карпов скорбно кивнул. – А она мне: «Пошел ты на …! Ты уж один пузырь выжрал. Его презент, – Карпов кивнул на Гектора, – хватит с тебя». И тряпкой меня мокрой по морде, типа, освежись! Вроде – пошутила баба… Я смолчал. Стерпел! Она во двор – шмыг, к курям своим, кормить их… Я сидел-сидел, а потом вдруг…

– Показывай все, честь по чести, – подбодрил его Милонопоклонов. Извлек из кармана куртки пачку сигарет, зажигалку, сам запалил и сунул сигарету в разбитый рот Карпова. Тот затянулся глубоко. Милонопоклонов отнял у него окурок.

– Вышел я следом за ней во двор. Она мне лопатку в руки, мол, помет выгреби из курятника. Я ей: «Улитка, хошь, на коленки перед тобой в дерьмо бухнусь, дай мне хоть тысчонку из своей заначки! Подыхаю, войди в мое положение, мразь…» А она обернулась и тошненько захихикала: «Правда, и на коленках за пойлом своим поползешь? И далеко?» И вот тогда я не стерпел! – Карп вскинул голову. – Вместо курячьего помета шарахнул ее лопатой прямо по морде. Она – брык на землю. И хрипит, ногами дергает… Я ее опять лопатой… И еще… Пока не затихла…

– Хату ты ее перевернул, заначку искал? – осведомился Милонопоклонов, вновь давая ему покурить сигарету.

Карпов закивал, затягиваясь жадно.

– Нашел? Много? – Милонопоклонов отнял у него окурок, словно соску у младенца. – И все пропили с корешками?

– Две тыщи их, московские, за яйца и дрянь с огорода, яблоки ее… И еще три в шифоньере, в трусах ее были спрятаны, и еще двадцать – за иконой, – признался горько Карпов. – Остальные капиталы на сберкнижке у стервы жадной.

Катя молча и тоже горестно слушала исповедь Карпова. Итак, убийство Улиты – чистая деревенская «бытовуха». И ни малейшего отношения к тайнам дома ведьмы оно не имеет. Они с Гектором ошиблись, а прав оказался околоточный Милонопоклонов – знаток кукуйских реалий. Катя отметила: Гектор, обычно всегда игравший в подобных обстоятельствах первую и главную роль, сейчас словно намеренно остается в тени… Не харизма Милонопоклонова его подавляет, нет ее у старика. Есть лишь бессердечие и ставший второй его натурой патологический профессиональный азарт. Но убийство Улиты бывший участковый раскрыл. И быстро. Оперативной сноровки у него не отнимешь.

– Ну? Убедилась, писательница? – вновь торжествующе обратился Милонопоклонов к Кате, словно угадав ее невеселые мысли. – Слушай всегда меня в Кукуеве. Уважай меня! Целее будешь со своим Крутым. А ты, ястреб… ну, теперь твой черед. Пользуйся моей добротой, спрашивай подозреваемого в убийстве и про прочие интересующие вас делишки.

– Катя, лучше ты. – Гектор с высоты своего роста наклонился к Карпову… Кате показалось, он сейчас расстегнет пресловутые пластиковые стяжки на его запястьях. Они почему-то вызывали у нее почти физическое омерзение, хотя Катя прежде сотни раз видела на преступниках обычные полицейские наручники. Но стяжки Милона Поклоныча… вызывали у нее тошноту.

Однако Гектор глянул на бывшего участкового, затем на молчаливого Полосатика-Блистанова, выключившего камеру мобильного, и не освободил фигуранта.

– Карпов, расскажите нам про улику, найденную Харитовой в доме ведьмы. Помните, вы о ней нам упоминали? – обратилась Катя к убийце Улиты.

– А зачтется мне? – вопросом ответил Карпов.

– На небесах, – ухмыльнулся Милонопоклонов. – Давай, давай цеди… Не то опять у меня огребешь.

– Ты прямо сразу по сопатке, – пробубнил свойски Карпов. – И раньше меня мордовал все, Савку-то, труса подельника, не трогал, а меня бил… Гильзу она нашла тогда у калитки.

– Гильзу? – насторожилась Катя. – От какого оружия?

– А почем Улитке знать? Она нам с Савкой потом призналась: куст она выдрала у калитки, сорняк, потащила бросать в воду с Кручи, а махонькая железяка оттуда и выскочила.

– Она забрала гильзу? – уточнила Катя.

– На черта ей она? Она тогда обоссалась на Круче. Сказала нам с Савкой: закопала гильзу. От греха.

– А что она взяла оттуда себе? – не отступала Катя.

– Ничего. – Карпов пожал плечами.

– Зачем она вырвала куст у калитки? – Катя глянула на Гектора – тот слушал серьезно. Видимо, тоже вспомнил деталь из протокола осмотра места убийства: «Небольшие участки освобожденной от дерна земли возле калитки». Оказывается, там росли сорняки, выкорчеванные Улитой.

– Она об гвоздь ржавый в калитке руку рассадила тогда в спешке, кровушка ее на кусты закапала, она струхнула – менты ведь по крови многое могут определить. Возьмут и ей убийство Генки-цыгана пришьют, помня про ее ходки на зону. Она куст тот в реке утопила. И другой тоже.

– А почему? – настаивала Катя.

– Она нам с Савкой тогда твердила: на том кусте и рядом с ним тоже на листьях кровь была.

– Кровь? Не ее?

– Не-а, чья-то чужая, засохшая уже. И много! Улитка сказала, все листья в пятнах. Некогда ей было разбираться. Она все сорняки окровавленные вытащила с корнем из земли и с Кручи в реку швырнула.

– У меня еще вопрос к вам, Карпов. Вспомните, пожалуйста, вы со своим приятелем Савельевым, когда нашли Серафима на лесной дороге, его к себе домой не приводили?

– Нет.

– А ваш дом и одиннадцать лет назад выглядел похоже? Голубой колер и наличники резные? – уточняла детали Катя.

– А то! От матери и бати покойного… наследство мое – хоромы. Голубеньким его еще батя покойный красил полвека назад. – Тусклые глаза Карпова затуманились от воспоминаний.

– Точно вы не приводили