Лотос и ветер - Джон Мастерс

На пристани адъютант спустился вниз и что-то прошептал лейтенанту полиции, стоявшему у трапа. Робин и Джагбир поднялись на борт, лейтенант полиции отдал честь, адъютант вернулся в вагон, «Осман» с грохотом отъехал. Последний оглушительный вой сирены, и ласкары вбежали по сходням на борт. Ласкары закричали, и люди на причале освободилитросы. Корабль отчалил, его двигатели стучали, а единственный винт тяжело стучал в глубоком быстром приливе.

ГЛАВА 17

Когда волнение немного улеглось, Энн вышла из палатки, крепко сжимая в руке телеграмму, и направилась к берегу озера. Палатки были аккуратно расставлены в беспорядке под деревьями позади нее. Пояс чинаров, сосен и деодаров окружал озеро, за исключением дальней стороны, где высокая стена окружала кашмирский лепрозорий.

Из обеденного шатра раздался тихий, проникновенный голос Кэролайн Сэвидж: «Время ужина». Пойдемте». Два банджо смолкли, когда сводные сестры Робин, две девочки-подростка, откликнулись на призыв. Мягкий голос Шивсингха Равана, молочного брата Робин, молодого раджи Кишанпура, позвал: «Мы идем, мама».

Она не была голодна. Завтра Робин будет здесь. Здесь — семейный лагерь хилдретов и дикарей у небольшого озера за пределами Сринагара в долине Кашмира. Малиновка. Она смотрела на озеро, но не могла не видеть стену, поэтому закрыла глаза.

Она обернулась и увидела рядом с собой полковника Родни Сэвиджа. Он взял обе ее руки в свои, и она вопросительно посмотрела на него. Он был высок и теперь, в своем среднем возрасте, напоминал седеющего орла. Он сохранил бакенбарды, которые были модны в его молодости. Они вились на его худых, загорелых щеках и придавали ему какой-то странный вид, словно он сошел с портретной галереи. У него были глубоко посаженные льдисто-голубые глаза под непослушными бровями. Черные волосы выбивались из-под рукавов его куртки, а в густых черных волосах виднелись седые пряди. Она никогда не встречалась с ним, пока они с ее отцом не договорились вместе взять отпуск в Кашмире. Они сделали это для того, чтобы, когда у нее родятся дети, присутствовали обе стороны семьи.

Он был отцом Робин, и Робин он не нравился. Но с первой минуты она нашла в нем все, что ожидала от мужчины. Он стрелял диких птиц, но любил их. Он рисковал своей жизнью, чтобы убить козерога и мархора в горах, но при этом тратил больше времени на разговоры об их замечательных повадках, чем на то, как он их застрелил. Он постоянно пил, и у него был прекрасный цвет лица, как у портвейна с кожей, но она никогда не видела его даже отдаленно пьяным. Он курил крепкие черные сигары, от него исходил исключительно мужской запах, и плоть у него была твердая.

Он сказал: «Итак, ваш муж и мой сын возвращаются к нам завтра».

Она неуверенно улыбнулась. «Они? Это одно и то же лицо. «Они? — Ради вашего же блага я надеялся, что нет. — Это один и тот же человек. — спросил полковник Сэвидж.

Она сказала: «Ты знаешь, чем он занимался? Я не хочу знать секретных вещей, но я хотела бы выяснить, какую жизнь он вел. В первые несколько дней мне будет легче, если я буду знать.

«Я немного знаю, Энн. Хейлинг специально приехал на южный фронт, чтобы рассказать мне. Работа Робина привела его в самые уединенные и дикие уголки Азии. Он блестяще выполнил свою работу. Что эта работа дала ему, — он крепко сжал ее руки, — мы скоро узнаем.

— Интересно, — медленно произнесла она, — чувствовал ли он одиночество? Думал ли он о нас иногда.

Ее свекор поколебался, затем сказал: «Боюсь, не часто. Мы бы обманули себя, если бы вообразили, что он по-прежнему жаждет вернуться к нам или даже много думает о нас, о ком-либо из нас. Человек в его положении, на такой работе, как эта, может час от часа думать только о своих обстоятельствах и о своей задаче. Мы должны довольствоваться тем, что являемся чем-то вроде пола под его ногами. Тогда, в конце концов, он может осознать, что пол был здесь все это время, поддерживая его. Тогда он может задаться вопросом, хороший у нас этаж или плохой, задаться вопросом даже, нужен ли ему вообще этаж.

«Понятно. Она неопределенно кивнула головой. Она была готова сражаться. Ей хотелось, чтобы врагом была конкретная реальность, предпочтительно человек — другая женщина, например. Пример Эдит Коллетт показал ей, как именно с этим справляться. Или с клеветой, сомнениями, так называемыми друзьями; их она могла поколотить или убедить.

Полковник Сэвидж тихо сказал: «Мой сын не любит меня, Энн. Ты, конечно, знаешь это. Но я люблю его. Просто я его не понимаю. Я никогда этого не сделаю, и он ни в чем не виноват. Робин выходит за мои рамки. Не говори ему, что я люблю его, это никогда не приведет ни к чему хорошему.» Он сделал паузу и многозначительно посмотрел на нее, прежде чем продолжить. «Не говори ему, но, если сможешь, дай ему как-нибудь знать. Я буду счастливее. Я думаю, он тоже будет таким.

Она не знала, что сказать, поэтому промолчала. Он резко кивнул, отпустил ее руки и быстрыми шагами направился к своей палатке.

Энн пошла прилечь рядом со своими спящими малышами. У нее болела грудь, но близнецы спали в своих кроватках под единственной москитной сеткой, и она не стала их будить. Робин мог так сильно измениться после того, через что ему пришлось пройти. И что же это было? Какими жизнями он жил, что видел, что делал? Какими бы они ни были, она никогда не смогла бы разделить их, как бы сильно ее любовь ни заставляла ее стараться, так же как он никогда не смог бы разделить реальный опыт родов.

Вошла ее мать. «О, я не знала, что ты спишь. Дорогие! Они еще не проголодались? Малыши проснулись и закричали вместе. Энн кормила их и смотрела на спокойное лицо своей матери. Малыши были замечательными, но они не принадлежали ее матери. Тогда как они могли это сделать? Как они могли, просто существуя, расслабить мышцы, управляющие этим лицом, так, чтобы оно утратило свою привычную угловатость и вместо этого обрело некое сладострастное спокойствие?

После этого она легла спать. Потом она поела, покормила детей, поела, уснула. Она не могла отличить один день от другого, или вчерашний от завтрашнего,