Черная рука - Стефан Толти

Для своей речи монсеньор выбрал историю мести Ирода: о том, как сразу после рождения Иисуса Иосиф узнал во сне, что должен отвезти младенца в Египет, дабы не позволить римлянам его убить. Однако Ирод, прослышав, что ребенок исчез, отдал приказ своим солдатам убивать всех детей мужского пола в Вифлееме и окрестностях в возрасте до двух лет. Далее прозвучало Евангелие от Матфея, глава 2, стих 18: «глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет». Скорбящие, которым не достались входные билеты на заупокойную мессу (места внутри из-за огромного спроса были разыграны в лотерею), слушали литургию за пределами церкви; некоторые пали на колени прямо на мощеных улицах и шепотом повторяли за священником его слова. Монсеньор, зная о сильном гневе, порожденном этим убийством, перешел к проповеди, в которой страстно заговорил о необходимости избавиться от раздоров в городе. «Я надеюсь и молюсь, чтобы смерть этого верного, справедливого, великодушного, преданного и любимого человека, – сказал он, – помогла внушить его соотечественникам самоуважение – чтобы горстка преступников больше не подвергала их расу унижениям. Пусть эта смерть научит остальных людей долгу и любви, которыми мы обязаны этим странникам на наших берегах, чтобы больше мы не проявляли к ним незаслуженного пристрастия. Давайте сделаем так, чтобы каждый был так же желанен в наших сердцах, как под нашим флагом».

Как только месса закончилась, носильщики перенесли гроб на катафалк для следования на кладбище в Вудсайде, находившееся в одиннадцати километрах отсюда, через мост 59-й улицы. Около 3200 сотрудников Департамента полиции Нью-Йорка склонили головы под звуки приглушенных барабанов, когда шестерка лошадей повезла катафалк прочь от собора Святого Патрика. Процессия проследовала по Хаустон-стрит, свернула на Малберри и миновала полицейское управление. Скорбящие шли к центру города под звуки полицейского оркестра из трубы, тромбона, тубы, кларнета, флейта и барабанов, играющего «Реквием» Верди[634]. Всякий раз, когда процессия пересекала перекресток, музыка выплескивалась в боковые улицы, перемешиваясь в глубинах города с громыханием трамваев и редкими криками торговцев с тележками. Если не считать траурной музыки, в тот день в городе было неестественно тихо. Все дела были отложены. В окнах офисных зданий вдоль Пятой авеню мелькали лица, тротуары были забиты людьми. Ни одна машина или карета не могла обогнать процессию. Многие особняки богачей, магазины кожгалантереи и модные лавки Пятой авеню были отмечены траурными знаками: черной креповой тканью, приспущенными флагами коммерческих компаний или семей. «Даже если бы Петрозино умер президентом или императором, – рассуждала газета Times, – вряд ли это бы вызвало еще более глубокое искреннее чувство»[635].

Пока катафалк медленно ехал вперед, детективы шли рядом. На перекрестках дорожные полицейские вытягивались по стойке смирно. Многие люди в толпе плакали, мужчины снимали шляпы в знак уважения. Иные скорбящие преклоняли колени на тротуарах и предавались молитве. Лица мелькали всех национальностей – «от китайца до турка».

Весь город был в курсе того, что происходило сегодня на Бродвее, однако в отдаленных районах Нью-Йорка дух газетных надгробных славословий легко сочетался с более жестким прагматичным мышлением. Когда кортеж уже двигался в Куинс, в зале уголовного суда в Бруклине судья Дайк приговаривал итальянца по имени Фрэнк Трульо к году тюрьмы за нападение. «Сегодня мы хороним хорошего итальянца, – с горечью сказал судья обвиняемому. – А вы, по моему мнению, итальянец плохой. Вы принадлежите к тому типу людей, которые никому не нужны с другой стороны океана и которые не нужны здесь»[636].

Процессия двинулась на север. Дети выходили из толпы и бросали цветочные лепестки на булыжную мостовую, и лошади проезжали по ним под музыку Верди. Церковные колокола начинали звонить, когда гроб проезжал мимо, а большие отели Мидтауна, включая «Сент-Реджис» и «Уолдорф-Астория», приспускали свои флаги в знак траура. Тело сопровождали шестьдесят итальянских обществ, в том числе Объединенная лига защиты чистильщиков сапог, считавшая Петрозино одним из своих почетных членов, и ветераны Итальянской войны за независимость в их ярко-красных рубахах, алых куртках и синих штанах-зуавах. Доктор Селларо – активист, подвергавшийся угрозам «Черной руки», – шел вместе с членами Ордена Сыновей Италии. Продолжал ли он сопротивляться Обществу или же выплатил им дань после подрыва его дома на Гранд-стрит, мог знать только он и, возможно, ближайшие его сподвижники.

Процессия прошла по мосту 59-й улицы под шорох тысяч шагов, ступающих по стальным листам, затем проследовала вдоль Ньютаун-Крик[637], пока не достигла входа на кладбище Голгофа, созданное в 1845 году как небольшой участок, отчужденный от территории семейной фермы Олсопов и растущее одновременно с городом, лежащим к западу от него. Кладбище было разделено на четыре части, носящие названия римских катакомб. Процессия направилась к третьему сектору, названному в честь святого Себастьяна – галла, которого обвинили в предательстве и расстреляли из луков, после чего он стал покровителем лучников и святой христианской смерти. Когда скорбящие собрались вокруг открытой могилы, а конные полицейские выстроились, обнажив оружие, Аделина вышла из кареты. Ступив на землю, она едва не упала, но, к счастью, ее успел подхватить брат. «Джо, Джо! – закричала она. – Вернись ко мне, мой Джузеппе! Господи, неужели у меня больше не будет моего Джузеппе?»

Всадники отдавали честь гробу, пока его опускали в могилу. Лишь через пять с половиной часов после того, как процессия отошла от собора Святого Патрика, был сыгран сигнал отбоя[638]. Капитан крикнул: «Четверками направо! Рысью!», и конные полицейские погнали своих лошадей от могилы к выходу с кладбища. За ними повернулись и последовали патриотически настроенные гарибальдисты, Сыновья Италии, полицейское начальство, политические деятели, и вот уже обратная процессия тронулась к мосту и городу. Это был долгий и очень утомительный день.

Когда вся толпа скорбящих стронулась с места и потянулась к выходу с кладбища, за их спинами раздались крики Аделины.

17

Козий городок

Даже после похорон Петрозино жителям Манхэттена было трудно принять факт его смерти. По городу поползли дичайшие слухи: говорили, что на Сицилии детектив носил железные доспехи, которые каким-то образом были пробиты смертельными пулями. Или что он выдавал себя за британского лорда: надевал светлый парик, приклеивал «длинные пушистые бакенбарды» и вставлял в глаз монокль[639]. «УБИЙЦЫ ПЕТРОЗИНО АРЕСТОВАНЫ»[640], – заявлял кричащий заголовок в New York Journal. Предполагаемым убийцей оказался итальянский шахтер, проживавший в Маунт-Киско, штат Нью-Йорк. Однако арестованного вскоре выпустили на свободу.