Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

— Дайте-ка, пожалуйста, лопату, — попросил он хозяйку.

— Это зачем еще? — вскинулась Доминика Романовна. Веник выпал из ее ослабевших пальцев.

— Разомнемся немного, погреемся. Заодно и вам поможем от лишнего снега избавиться, — усмехнулся старший лейтенант.

Для начала он действительно покидал снег совсем в другом углу. Хозяйка уже начала успокаиваться. Но когда Григорий Павлович, как бы прокладывая новую дорожку, стал приближаться к росшей недалеко от туалета яблоне, Доминика Романовна решительно запротивилась:

— Там нельзя! Попортите посадки.

Ветров начал рыть возле яблони. Замерзшая почва поддавалась плохо. Но на определенном пятачке земля была явно помягче.

Хозяйка, потрясая ссохшимися кулачками, громко бранилась, но участковый сдерживал ее страсти.

Наконец штыковка (ее пришлось просить у соседей) наткнулась на что-то твердое. Григорий Павлович попросил понятых подойти поближе. Осторожно обкопав со всех сторон твердый предмет и очистив его от глины, он извлек на поверхность небольшой оцинкованный ящичек.

Понимавший толк в слесарном деле участковый быстро справился с несложным замком. В ящичке, завернутые в полиэтиленовую пленку, оказались ровные столбики золотых монет. Рядом с ними, также завернутые в полиэтилен, лежали несколько довольно крупных бриллиантов.

— Что вы скажете? — обратился Ветров к Доминике Романовне.

— Знать ничего не знаю и ведать не ведаю! — открестилась старушка.

— При нынешнем положении вашего зятя это далеко не лучший для вас ответ, — сделал упор на предпоследнем слове старший лейтенант.

Доминика Романовна, поглядывая на соседок-понятых, в нерешительности покрутила узловатыми пальцами концы своего простенького выцветшего темно-красного платка, прикрывавшего плечи.

— Когда еще летом Степан Григорьевич приезжал к нам в гости, — несмело, словно прикидывая все за и против, начала она, — видела я его как-то ночью возле этой яблони. Старухам, знаете ли, все не спится, а у моей комнаты как раз окно туда выходит. Курил он вроде там, чего-то возился.

Доминика Романовна заметила, как навострили уши соседки.

— Ну я окликнула его, а он цигарку-то сразу потушил и ко мне. «Извините, мол, бессонница. Подышать немного захотелось». Вот и весь сказ, — хозяйка вызывающе глянула на понятых. — Только думается мне, — потверже закончила она, — не знает Степан Григорьевич ничего про этот ящичек. Он у нас большой начальник и к тому же партейный! Откуда у него золото? На кой ему с такими делами связываться. Опять же, на дачу Лиза шестьсот рублей у сестры занимала.

При проведении экспертизы ни на самом ящичке, ни на одной из монет или бриллиантов отпечатки пальцев Филиппова обнаружить не удалось. Сам он от найденных драгоценностей, понятно, наотрез отказался.

И все же ящичек сыграл свою роль. В союзной прокуратуре изучили, наконец, дело во всех деталях. И, учитывая дополнительные показания столичных свидетелей, дали окончательное добро на продление ареста управляющего и этапирование его в Новосибирск.

Вдосталь наработавшийся в Москве Леонид Тимофеевич был рад такому разрешению. Тем более, что в последнее время он все явственнее стал ощущать, что вокруг его следственной группы все плотнее и плотнее сжимается кольцо явных и скрытых противников ареста Филиппова.

— Ну и знатную, видать, ты птицу в клетку посадил, — похлопал Пантюхова по плечу майор из следственного управления, в чьем кабинете Леониду Тимофеевичу иногда приходилось вести допросы свидетелей по делу Боровца. — У меня уже скоро, наверное, телефон от бесконечных звонков по твою душу треснет. Я, брат, замучился объяснять, что ты не только в моем кабинете работаешь — есть у нас и другие комнаты. И кто только не жаждет добраться до тебя! Доцент какой-то из Военной Академии, полковник запаса с кафедры юридического института. Один деятель даже из Совета Министров названивает. И все одно и то же: как переговорить со следователем, арестовавшим товарища Филиппова? Тут, мол, явное недоразумение. Надо, дескать, разъяснить вашему сотруднику. Указать на промах: такого человека укатал в кутузку. И такие важные голоса, — майор распрямил сутуловатые плечи, — представляются этакими тузами. Который из юридического, все на законность жмет.

Это был не первый для Пантюхова сигнал. Звонившие попадали и на Карташова. Позднее вышли, вероятно, на генерала Воронова.

Неспроста Петр Ефимович на днях намекнул ему, что, кроме ареста, существует ведь еще и подписка о невыезде с места жительства. И в случае с управляющим союзным трестом о ней стоило бы поразмыслить.

Полковник запаса из юридического института, попавший на лейтенанта Карташова, довольно недвусмысленно пригрозил последнему возможными неприятностями.

В общем, Леонид Тимофеевич покидал столицу без большого сожаления. Союзная прокуратура продлила срок содержания Боровца под стражей, «благословила» этапирование Филиппова в Новосибирск. А о большем капитан сейчас и мечтать не мог. Все остальное зависело от него. И все остальное предстояло завершать в родных стенах.

Довольно любопытные детали к портрету Филиппова добавил бывший парторг треста Яков Алексеевич Елагин. Он подтвердил все ранее написанное им в органы и сообщил новые факты. Оказывается, он присутствовал в позапрошлом году на собрании партактива спецмонтажного управления в Новосибирске. Выступавшие там сотрудники (сам Боровец отсутствовал по случаю командировки) возмущенно требовали упразднить входящий в состав спецмонтажного управления отдельный красноярский участок, поскольку на нем уже давненько не велось никаких существенных работ. «Зачем мы должны кормить красноярских дармоедов, премии им отчислять?!» — бросали в лицо трестовскому парторгу рабочие.

— А вы знаете, что мне на это Филиппов в Москве ответил? — Елагин скорбно улыбнулся: — «Об этом не может быть и речи! У Боровца в Красноярске квартира и он постоянно контролирует тот участок. А большие работы там еще впереди». Про то, что Боровца Степан Григорьевич представляет к ордену Ленина, я узнал от посторонних лиц. Посоветоваться по данному поводу с парторгом Филиппов не счел нужным, — Елагин пожал плечами. — Ну а за критические замечания, высказанные мной в его адрес, управляющий выразил мне недоверие на партийном бюро. Добился освобождения от обязанностей секретаря парторганизации (хотя я не имел ни одного взыскания) и, в конечном итоге, выставил за ворота.

— Надеюсь, ваша принципиальность не изменит вам в родных пенатах, — крепко сжимая руку следователя, пожелал на прощание Пантюхову помощник генерального прокурора. — Думается, у вас хватит решительности и настойчивости закончить следствие таким образом, чтобы не пришлось краснеть в суде. Не зря же мы позволили вам изолировать Филиппова.

«Так-то это так, — размышлял Пантюхов, выходя из союзной прокуратуры. — Но