Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

ведь управляющий тоже действовал не в одиночку. И его кто-то поддерживал, смотря сквозь пальцы на то, что творится в тресте». Но все попытки выяснить что-нибудь об этом начисто пресекались.

Леониду Тимофеевичу пришел на память последний разговор с генералом Вороновым. Капитан подробно перечислил Петру Ефимовичу все грехи управляющего. Ознакомил его с материалами, указывающими на причастность к делу Боровца заместителя министра Хмельнова.

Генерал слушал, посмеивался, сочувствовал. А когда Пантюхов заявил, что без допроса заместителя министра ему не удастся внести ясность в соответствующие следственные эпизоды, то получил недвусмысленный отказ.

— Вы добивались ареста Филиппова, — пощипывая свое поросшее пушком оттопыренное ухо, довольно неприязненно заметил Воронов, — шибко добивались. Теперь вам, оказывается, этого мало — заместителя министра подавай, — Петр Ефимович с нескрываемым раздражением смотрел на капитана. — А кто будет следующим? За кем очередь? Нет уж, мой дорогой, опытный следователь и без карцера дело размотает, если есть что разматывать. А бестолковый... — он отвел глаза, — ему хоть все камеры позабей — умнее не станет.

И видя, что капитан готов сорваться, примиряюще добавил:

— Хмельнова допросят. Допросят те, кому полагается. Генерал-лейтенант Егоров, например. Я с ним уже говорил. А вам перешлют материалы, — Воронов прижмурился, — если в них будет что-либо ценное.

«Никто его никогда не допросит, — отложилось у Пантюхова после этого разговора. — Никто и никогда! Остается рассчитывать только на себя да на своих помощников». С тем и отправились они с ребятами в Новосибирск.

Глава 36

Как, в общем-то, и ожидал Леонид Тимофеевич, в родных стенах его встретили не лавровыми венками.

— На коне небось себя чувствуешь, — желчно подковырнул капитана при первой же встрече подполковник Ярцев. — Как же — настоял на своем! Поверх голов прошел, а правды добился. Хоть в Москве, да арестовал управляющего. — Глубоко запавшие, немигающие глаза подполковника обдавали Пантюхова ледяным холодом. — Помнишь, что я тебе перед отъездом говорил? — Ярцев подошел к нему поближе. — Союзная прокуратура высоко и далеко, а работать предстоит с нами, грешными: со мной и тем же Гинзбургом. Ну что ж, — он вздохнул, — посмотрим, как быстро ты теперь закончишь это дело! Не обессудь, но за растяжку сроков пощады от меня не жди. Тут тебе и генеральный прокурор не поможет.

А со сроками получался полный швах. Этапированный в Новосибирск Филиппов на самых первых же порах устроил следователю подлость.

Солнечным февральским днем его ввели в знакомый уже кабинет. Небритый, какой-то весь помятый, управляющий тусклым взглядом окинул небезызвестную ему тройку следователей.

— Сидите себе, исусики, — хрипло выдавил он, — сами сидите и меня рядышком посадили.

— Не смотри на меня так! — неожиданно зарычал Степан Григорьевич на Пантюхова. — Не смотри, гад, эсэсовец, сволочь! — В горле его что-то забулькало. Прикрывая лицо руками, он еще раз со страданием выкрикнул: — Не смотри! — И, упав навзничь, принялся кататься по полу.

Еще до прибытия врача и до всего того, что в конечном итоге из этого эпизода получилось, Пантюхов понял: Филиппов решил пойти на крайние меры. Что бы там ни определил медик — это явная и длительная отсрочка для управляющего.

Предчувствие не обмануло капитана. Врач не нашел у Филиппова никаких особенных отклонений. Но в течение последних допросов управляющий твердил Пантюхову только одно: «Вы напоминаете мне обер-лейтенанта СС, пытавшего меня во время войны, не могу ни о чем с вами говорить». Затем родилось длинное, на семи страницах, заявление управляющего областному прокурору.

Он неплохо пожил на свете, Степан Григорьевич Филиппов. И закончить свои дни в тюремной камере уж никак не собирался. Коммунист с тридцатилетним стажем. Руководитель союзного треста. Многие видели его выступающим с высокой трибуны, сидящим в президиуме. Вряд ли кто из числа его знакомых мог представить Степана Григорьевича за решеткой.

В представленной руководством характеристике Степана Григорьевича (подаваемой на него в качестве кандидата в управляющие), помимо служебных достоинств, отмечалась и большая политико-воспитательная работа, проводимая среди сотрудников членом партбюро треста товарищем Филипповым. Талантом агитатора, вожака его бог не обидел. В сорок первом, когда выходили из окружения, получилось так, что в решающий момент прорыва в их роте убило политрука. Момент был отчаянный, гитлеровцы зажали роту в пулеметные клещи. Счет шел на секунды. И сержант Филиппов, тогда еще совсем молодой коммунист, поднял людей в последнюю атаку.

Сержанта не забыли. К Сталинградской битве он стал уже замполитом стрелкового батальона. Попав в апреле сорок третьего на офицерские курсы «Выстрел», в батальон уже так и не вернулся. Его оставили на курсах в качестве преподавателя и вскоре он возглавил офицерскую партийную организацию. Умение красиво и убедительно говорить пригодилось. Со временем (по достижении определенных постов) пришло и умение красиво и непринужденно брать взятки. Он не считал это грабежом. Кругом брали. А Филиппов не привык плестись в хвосте. Более того, будучи человеком образованным, он не замедлил обосновать свои действия кое-каким незамысловатым философским фундаментом.

Как-то, подвыпив с Боровцом в уютном ресторанчике, Степан Григорьевич даже побеседовал с начальником спецмонтажного управления на эту тему.

— Ты вот сейчас, как выйдем к машине, мне денег дашь, — не спуская прямого жесткого взгляда с поерзывающего на стуле Василия Ивановича, неожиданно для собеседника начал Филиппов. — Думаешь, поди, что я тебя обираю.

— Ну что вы! — заслонился пухлыми ладошками Боровец.

— Думаешь, каналья, думаешь, — Филиппов отхлебнул из фужера сухого вина. — А ты не думай! Я войну прошел. Людей на смерть водил. Ты тоже воевал, но это другое, — Степан Григорьевич, сделав брезгливую гримасу, посыпал шашлык красным перцем. — Я командовал. Вел ребят за собой, многих вел погибать. А это, брат, нервы! Еще какие нервы. Гибли-то молодые, здоровые. Полные сил. Гибли по моему призыву! — глубокая треугольная впадинка на его волевом подбородке обозначилась еще резче. — Потом карабкался по служебной лестнице наверх. Знаешь, каких зубров приходилось расталкивать. Там дохляков нет. Все с клыками, с заслугами, да с партбилетами. В природе ведь как — кто сильнее, тот и живет лучше. Хочешь победить, оттачивай зубы!

Так что твои бумажки, — Филиппов щелкнул пальцами, — копеечная компенсация за пролитый пот с кровью. Ты компенсируешь мне, кто-то компенсирует тебе! А я подкидываю лакомый кусок тем, — Степан Григорьевич поднял осоловевшие глаза к потолку, — верхним тиграм. Ну а потом кое-что возвращается в обратном, так сказать,