Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

«Это было очень любезно с вашей стороны», — сказал Зикмунд, когда они вышли из здания.

«Дешёвая цена», — ответил Харланд.

OceanofPDF.com

20

Мгновение ока

Именно муха наконец помогла Томасу осознать своё положение. Каким-то образом она проникла в его комнату накануне и обшарила все открытые участки его тела. Он чувствовал её на лице, на ухе, на ладонях и предплечье. Целый день холодные, скользящие по ногам мухи сводили его с ума. И она была очень умной, эта муха. Когда рядом была медсестра, муха на время исчезала. Он представлял, как она прячется в механизмах, пока путь не расчистится. Затем она возвращалась, чтобы завершить свой подробный осмотр его тела.

Он подумал, не отложит ли он на нём яйца, из которых в тёплой атмосфере вылупятся личинки и начнут питаться им. Он сказал себе, что это невозможно, но его преследовала мысль о том, что медсёстры, моясь, пропустят этот важный участок кожи и позволят яйцам выжить.

В конце концов муха исчезла сама собой. Но, находясь во власти её, он каким-то образом понял, что потерял всякую способность двигаться, и это навсегда. Врач, конечно, говорил крайне туманно, но за три коротких консультации – его слова – Томаш внимательно прислушивался к любым упоминаниям о времени. Их не было.

Он также осознал, что, помимо движения, его лишили и дня, и ночи. В его палате не было ни естественного света, ни темноты. Просыпаясь, он всегда встречал одно и то же нежное розовато-оранжевое сияние. Не было и еды, не было часов, которые он мог бы видеть, и никакой закономерности в смене персонала, которая могла бы дать ему представление о времени суток. Всякий раз, когда он открывал глаза, у его кровати стояла медсестра или что-то делала в палате, следя за работой различных аппаратов и насосов, опорожняя урну, подмывая его и меняя позу. Он быстро привык к каждой медсестре, познакомился с их манерами и степенью тщательности.

Его любимицей была медсестра Робертс. У неё были мягкие манеры, и она не боялась его состояния. Все остальные так или иначе передавали свой ужас. Одна говорила громким, отстранённым голосом — как учительница, дающая наставления классу детей. Другая суетилась, бесконечно переделывая обязанности, входившие в её обязанности. Третья, крупная девушка с розовым цветом лица, время от времени останавливалась и смотрела на него — не как медсестра, а как зевающий наблюдатель. У этой не было воображения: она не могла постичь, что за всеми этими трубками, вздохами и дико жестикулирующими конечностями, он тихо сидит внутри, такой же подверженный боли, как и любой другой мужчина. Он не любил эту женщину. У неё было не больше сочувствия, чем у пельменя на сале. Он называл её Пельменём.

Медсестра Робертс тоже её недолюбливала. Он понял это по ноткам в её голосе, когда она разговаривала с Дамплингом. Голос был официальным и твёрдым. Каждый раз, когда Дамплинг пытался продолжить разговор или сделать какое-нибудь замечание о своём состоянии или способностях других сотрудников, сестра Робертс её перебивала.

Что же такого особенного было в медсестре Робертс? Ну, от неё приятно пахло, и она следила за своей внешностью. Она быстро считывала выражение его глаз и таким образом советовалась с ним о том, какую должность он предпочитает или как сменить канал. У них тоже был секрет.

Иногда она рассказывала ему о своём вечернем отдыхе или о том, что прочитала в газетах. Её слова всегда были чёткими и по делу. Она смотрела на него, когда говорила, и понимала, что он предпочтёт слушать её, а не этот проклятый телевизор.

Иногда в его комнате находилось больше людей, чем ему бы хотелось.

Ему хотелось попросить некоторых из них уйти. В конце концов, это была его палата. Но, по крайней мере, он мог угадать время суток по визиту двух врачей – мужчины, представившегося Филиппом, и привлекательной женщины лет тридцати, которую врач называл Клэр. Они приходили дважды в день, а Филипп – иногда и чаще. Клэр была холодна и довольно догматична, а Филипп – немного старомоден и не слишком слушал коллег.

Эти наблюдения за людьми в его новой жизни поглощали его лишь на какое-то время из бесконечных дней и ночей в этой комнате. Боль в голове то нарастала, то стихала, но никогда не исчезала полностью. Иногда, закрыв глаза, он видел огни. Они напоминали ему узоры, которые он обнаружил в детстве, когда сильно тер глаза. Теперь они были ярче и пульсировали.

с головной болью. Он был ими очарован и вообразил, что они каким-то образом отражают активность расстроенных нейронов в его мозге.

Он составил список своих проблем, чтобы решить, что хуже всего, с чем ему приходится мириться каждый день. Сегодня это было дыхание и боль в правом лёгком. Оно было тяжёлым и заложенным, а иногда и пронзительной болью в рёбрах. Если бы аппараты были выключены, он был уверен, что услышал бы хрип в лёгком. Вчера это было теплое постельное бельё и боль в спине и ягодицах. Если бы только он мог перебраться туда, где было немного свежего воздуха. Если бы только кто-нибудь догадался установить вентилятор, чтобы охладить его тело.

Вчера был день невероятной жажды и сухости. Он не мог думать об этом сейчас, потому что это причиняло ему столько мучений. Мучение. Именно это слово он пытался найти. Раньше он не придавал этому слову особого значения. Но это было именно то слово. Его мучило его состояние и те сюрпризы, которые оно ему преподносило. Он лежал там, пытаясь успокоиться, и вдруг начинал плакать, или в ушах начинало звенеть и звенеть, или он принимал позу перевёрнутого краба с колотящимся в голове сердцем и жгучими мышцами. Суть была в том, что он не мог выпустить боль наружу – он не мог вздрогнуть, закричать или сжать кулаки. Он был заперт в боли.

Его состояние, конечно, не давало ему расслабиться. И хотя мысли в целом были спокойны и подконтрольны, бывали периоды жуткой паники, когда разум совершенно терял нить. Времени на необходимые размышления оставалось совсем мало.

И всё же он пришёл к выводу. Он хотел умереть. В сложившихся обстоятельствах это было несложным решением, и он был уверен, что сможет объясниться в мгновение ока. Он уже обрёл некоторый контроль, так что, когда медсестра Робертс задавала ему вопрос, он моргал один раз в качестве «да» или дважды в качестве «нет».