Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

направлению к девушке, сидевшей невдалеке от них и повернувшей голову в их сторону при возражении Димы, очаровательно засеменил перед ней ножками. — Ваш покровитель — страшно отсталый, ужаснейший ретроград, не правда ли, мадемуазель Наташа?

— Ее зовут Наталья Владимировна, — значительно отчеканил Дмитрий Андреевич.

— Pardon! Да, так вот, я хотел сказать, что ваш покровитель — страшно отсталый: в наш прогрессивный век он совершенно отвергает равноправие женщин, протестует даже против стриженых головок. Ха-ха-ха!.. — очень довольный собственной остротой, сам жезасмеялся он. — Но не верьте ему, мадемуазель Наташа — pardon! — Наталья Владимировна, он совершеннейший профан в этом отношении, как, впрочем, и подобает ученому. Положитесь на мою опытность: когда вы захотите увидеть у своих ножек всю мужскую половину рода человеческого, вы пожертвуете вашими косами. При вашем типе стриженая, вьющаяся головка — это мечта, это греза поэта, это…

— Что будет с мужской половиной человечества, когда Наташа острижется, не знаю, но пока что отдельные представители этой половины и так не прочь рыцарски склонить перед ней колени, — иронически проговорила Катя, несколько раздраженная вниманием, оказанным Наташе.

— Помилуйте, вы знаете, ведь я такой поклонник всего прекрасного…

— Тем лучше, — перебил его Дмитрий Андреевич, видимо, крайне недовольный происходящим. — Раз вы так преклоняетесь перед всем прекрасным, то, конечно, любите и поэзию, а мы вот как раз собираемся заняться ею.

— С удовольствием! Avec plaisir! Поэзия — это так возвышает, точно, знаете… э… э… э… возносишься туда э… э… э… в лазурную высь… — залепетал Жлобин.

— Вот и вознесемся, — холодно проговорил Дмитрий Андреевич, взяв Наташу за руку. — Что ж, может, сегодня и ты наконец прочтешь нам что-нибудь? Пойдем поближе к лампе.

Чтение и декламация стихов служили любимым времяпрепровождением, когда собирался этот маленький кружок. Анюта Страхова читала просто и искренне, как просто и естественно было вообще каждое ее слово, вся ее манера держать себя. Дмитрий Андреевич читал тепло и задушевно, драматические нотки дрожали в его глубоком грудном голосе. Особенно хорошо удавались ему стихотворения Апухтина. Первой вещью, которую в присутствии Наташи декламировал он, было:

Я ее победил, роковую любовь…

Я убил ее, злую змею,

Что без жалости, жадно пила мою кровь,

Что измучила душу мою.

Я свободен, спокоен опять…

Но не радостен этот покой…

Какая безысходная тоска слышалась в его голосе! А потом, дальше:

Если песню, что любишь ты, вдруг запоют,

Если имя твое невзначай назовут —

Мое сердце, как прежде, дрожит…

Какой глубокой нежностью звучали эти слова!

Сильное впечатление произвела на Наташу эта декламация.

— Как хорошо! Боже, как хорошо! Какой ты, Дима, счастливый, что можешь так читать, — восторженно, с влажными от охватившего ее чувства глазами говорила она.

Однако сама декламировать Наташа не решалась. Раз только, приподнятая, зараженная общим примером, начала она читать «Мать» Надсона, но, едва произнесла несколько строк, как голос ее стал дрожать сильней и сильней, полным аккордом зазвенели в душе еще больные струны, и она разрыдалась.

Не принимал активного участия в декламации только Колосов: он довольно внимательно выслушивал все читавшееся вообще, когда же очередь доходила до Кати, он превращался весь в зрение и слух и, не отрывая глаз, глядел в рот своему кумиру. Катя читала слишком театрально, с неестественными повышениями и понижениями голоса, холодно и без чувства. Среди простой, задушевной манеры чтения остальных ее напыщенная декламация звучала диссонансом. Но Катя этого не замечала, слишком уверенная в своем сценическом таланте, слишком влюбленная в самое себя. Часто также пела она. Довольно чистый, даже сильный голос терял и не производил должного впечатления все по той же причине: не было чувства, не было тепла, ни одной горячей задушевной нотки. Лучше всего удавались цыганские романсы. Тут, в свою очередь, весь в зрение и в слух обращался Жлобин.

— Очаровательно! Обворожительно!.. Ma parole! Талант! Настоящий талант! На сцену, только на сцену!.. Вас ждет будущность великой актрисы… На сцену, Катерина Андреевна, прямо на сцену!.. Первая корзина цветов — от меня…

Но Дмитрий Андреевич, который вообще недолюбливал цыганские романсы, особенно же не любил, когда их пела его сестра, умел всегда прекратить коробящие его излияния Жлобина и заменить цыганские романсы чем-либо иным, к неудовольствию Кати и ее приверженца.

Самым, несомненно, удачным литературным номером вечера являлась декламация самого Страхова: читал он художественно и глубоко прочувствованно. После таких вечеров все расходились в светлом настроении, под впечатлением от всего прослушанного, отчасти даже пережитого.

— Какой славный этот Страхов, — часто говаривал Дмитрий Андреевич. — А сестра его что за чудная девушка! Что за кристальная душа! Надо так знать их, как я знаю, чтобы вполне оценить. Вот бы, Наташа, с кем тебе сойтись, кто мог бы быть для тебя настоящим другом. Золото она, а не девушка! — тепло заканчивал он.

Но, невзирая на похвалы Дмитрия, Наташу почему-то не тянуло к Анюте, она не чувствовала к ней ни малейшего влечения. Мало того, в ее добром и снисходительном ко всем сердце зарождалось желание откопать что-нибудь нелестное, несимпатичное в этой, в сущности, действительно хорошей девушке, но она не делилась этим с Дмитрием Андреевичем и лишь кратко отвечала ему:

— У меня же есть друзья: ты и Катя, мне больше не надо.

Анисья была тоже большой поклонницей обоих Страховых. Его чтение трогало даже ее. Часто, подперевшись локтем, становилась она у косяка двери и растроганно шмыгала носом, поднося к глазам уголок синего полосатого передника.

— Вот чувствительно читает! — изливалась она однажды перед Наташей. — Да все такое мудреное, что и не удумаешь. А хорошо-о! Это челове-ек, как есть мужчина, и из себя особистый такой, и обращение, значится, понимает, деликатный такой, не карапузится, как та, прости Господи, фитюлька. Уж сколько разов я себе думала: вот, барышня, жених! Вам бы за его выйти, а Митеньке бы евоную сестру засватать. Славная и она девушка, добрая, не вертопрашная какая-нибудь. Я уж намеднись и Митеньке сказывала.

Наташа не промолвила ни слова, но с этой минуты определенно почувствовала, что не любит Анюту.

Глава V

Незаметно летело время. Настал канун отъезда Дмитрия Андреевича за границу. Последние дни он окончательно захлопотался: надо было привести в порядок все по службе, сделать необходимые прощальные визиты, распорядиться и в хозяйственном отношении. Ему хотелось все предусмотреть, чтобы никаких беспокойств, затруднений не оказалось после его отъезда у «бедных девочек», как выражался он.

Он