Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

всяко растем, — щурил круглые ясные глаза Копытко. — Наш брат — что садовое дерево: только его посади, воды вволю дай, солнца, слово хорошее молви, он и растет. Человек, он главным образом тогда раскрывается, когда ему хорошо, когда ему солнце светит. Вон, гляди, Кузьма, какова жизнь настала. Кабы не старость — живи да радуйся!

Макар Ерофеевич — тот философски на жизнь смотрел.

— Много захотели, хлопцы, — жить бесконечно и радоваться. Такого не бывает. В жизни, как и на заводе, свой четкий порядок. Пожил свое, оттрудился — другому уступи место, пусть и другие поживут. Вот таким, как Харитон, скоро время придет себя показать, а с вас хватит.

Каждый вечер деды собирались у садовой хибары Макара Ерофеевича. Тут, в тени большой груши, притулился деревянный столик, вокруг него вкопаны в землю скамейки. На треноге неизменно висел черный прокопченный котел, под ним каждое предвечерье пылал огонь. Старики по очереди готовили ужин, к которому приглашались Харитон с Ляной, если они появлялись в саду.

Харитон быстро изучил и порядки, заведенные в доме деда, и характер дедовых друзей. Полюбил он не только Макара Ерофеевича, а и его чудаковатых побратимов.

Иван Иванович был полон доброты и сочувствия к людям. Сразу заметил Харитон — не может дед Иван жить без того, чтобы не сделать кому-нибудь хорошее. Хоть слово доброе человеку сказать, но должен.

Запомнилось первое знакомство. Попали Харитон с Ляной на глаза смешному головастому деду. Залучился весь, засиял, приветствуя Ляну.

— Ульянка, деточка! — изумился он искренне. — Да как же ты выросла! Как расцвела! Столько времени тебя не видел, ты уже совсем невеста. Красавица, необыкновенная красавица вырастет, Макар, из твоей внучки…

Ляна расцвела от счастья. Эти слова, как заметил Харитон, были для нее самым щедрым подарком, иного она и не желала. Так обрадовалась и заважничала, что и слов не нашла в ответ, хотя на что уж была языкастая. Только зарделась таким ярким румянцем, что и в самом деле стала писаной красавицей.

— А это чей же орел? Хоть убей, не узнаю! Ты гляди, Макар, как парубки вверх тянутся, как быстро растут. Просто не успеваешь за ними следить: глядишь, день-другой не видал его — и уже не узнать.

Дознавшись от Ляны, кто такой Харитон, дед Иван посерьезнел, даже опечалился.

Потом взял Харитона за руку, произнес:

— Пойдем, внучек, на минутку в мой садик, пойдем…

И повел в сад — он был рядом, штакетником отгорожен, а в заборе калитка, чтоб прямее ходить к деду Макару. Чудо увидел в дедовом саду Харитон: что яблоки и груши, что сливы и абрикосы, а цветов в нем было, словно в оранжерее: какие только есть на свете — все росли в саду Ивана Ивановича.

Иван Иванович перебегал от дерева к дереву, высматривал самые крупные, самые спелые и краснобокие плоды, срывал их и набивал карманы Харитона, а когда они наполнились, стал класть в подол рубашки. Харитон отказывался, но дед угощал так искренне, так горячо упрашивал: вот эту грушку да эти вот сливки! — что отказаться было невозможно.

Тогда-то Харитон узнал, каким щедрым и добрым был дед Иван. Яблоками и грушами он, как и дед Макар, не торговал, все лишнее раздавал добрым людям.

Когда в саду созревали плоды, Иван Иванович, словно часовой на посту, сидел на отполированной до блеска скамеечке и, завидев кого-либо из школьников, приветливо окликал:

«Ого, Толя из школы идет? А это Наталочка? Смотри-ка, давно ль тебя видел, а уже вон как подросла, совсем взрослая девушка. Ну, детки, вот и занятия кончились, из школы бежите! Проголодались, чай, устали? Как же, как же, по себе знаю. Я тоже когда-то целых два месяца в церковно-приходской учился, не раз голыми коленками на гречке стоял, а поп косматый так за ухо дергал, чуть вовсе не порвал. Видите, вон оно и сейчас, будто луковица, распухшее. Еле приросло, ровно лопух, а все из-за попа сделалось».

Рассказывая ребятишкам о своих злоключениях, он незаметно заманивал их в сад, щедро одаривал яблоками и грушами, сливами и абрикосами, а девчонкам еще и цветов нарвет по охапке. Деда Ивана вспоминали, когда являлась необходимость в цветах. Какой-нибудь торжественный вечер или учителя нужно чествовать — сразу же отряжалась пионерская делегация к старику Копытко:

«Дедуся, нашей учительнице сегодня пятьдесят. Дайте, пожалуйста, немного цветов, мы хотим сделать ей приятное!»

Иван Иванович срезал самые лучшие цветы, расспрашивал, какой такой учительнице уже пятьдесят стукнуло, дергает ли она своих питомцев за уши. Узнав, что учительница подобные методы не применяет, к букету добавлял еще добрый десяток «путинок» либо «золотого ранета», приветливо провожал гостей, приглашая и впредь не обходить его хату.

Как-то у вечернего костерка дед Иван рассказывал:

«Угощать детей для меня большая радость. И откуда, думаете, это пошло? С самого детства. Наш двор бедняцкий, отец покойный о саде только мечтал, не было ни единого деревца. А бывало, так хотелось яблочка, во сне снилось. Ну, и заберешься к соседу. А он у нас скаредный был, не только соседских ребятишек не угостит, даже своим редко перепадало, все вез на базар. А если поймает кого-нибудь из ребятишек близко от сада, уши оборвет, отлупит, будто скотину какую. Вот такой зверь был. А на другом конце села жил дед Карпо, я до сих пор его помню. Чудо, а не дед был. Деревьев у него в саду кот наплакал, плоды неказистые, маленькие, но, если мимо идешь, он тебя не пропустит, остановит. Чей ты да откудова расспросит, яблочком угостит. Душевный был старик! Я еще тогда себе слово дал: вырасту — разведу сад и вот так же детей яблочками и фруктами разными угощать стану, потому как по себе знаю: нет ничего ребенку приятней и слаще, когда его приголубят… Ведь и не надобно ему яблоко или груша, он их, может, и не съест, а ты угости, порадуй его. Он тогда и расти станет лучше, и здоровее будет, а главное — душой не зачерствеет, не озлобится».

И начинал дед Копытко длинный рассказ о том, как дети по-разному относятся к старикам скупым и добрым:

«К деду Карпо никто в сад не лазал. Ни днем, ни ночью. Если б и осмелился кто, его бы отколотили. А скупому и злому не давали часу покоя. Каждый так и норовил вред причинить. Яблоки еще зелеными обрывали. Груши, бывало, еще в цвету ощипывали. Как ни бесился скряга, как ни кидался на людей, ничего не добился. Все село озлобилось против него, за человека перестали принимать. Так и окочурился в одиночестве, даже