Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

в назначенное время собрались все. Тихо переговариваясь, терпеливо ждали Олега Панкратьевича, человека весьма пунктуального. Школьники собрались за полчаса до назначенного срока, а учитель пришел минута в минуту — ценил человек время. Не медля, двинулись к проходной. Здесь их уже знали, была на них и соответствующая бумага у вахтера. Торжественно, сосредоточенно один за другим, словно настоящие рабочие, пройдя через металлическую вертушку, очутились на заводском дворе. Старательно обходя мазутные пятна, многотонные металлические болванки, ловко разминулись с подвижными мотовозами, направились к литейному.

На заводском дворе, в цехах чувствовалось праздничное настроение или, быть может, просто так показалось Харитону. Люди двигались в этот день как-то иначе, будто нервничая, да и было их значительно больше, чем в обычные дни. А в сталеплавильном и вообще многолюдно, празднично, но в чем состояла эта праздничность, сразу распознать было трудно. Только потом Харитон заметил, что в просторном, самом большом из цехов сегодня было подметено, пол вымыт, огромные, до самого потолка, окна протерты. Поэтому и солнце светило сюда так радостно, его золотые лучи купались в испарениях газа, поблескивали на побеленных стенах, играли зайчиками на полу.

В углу, рядом со сталеплавильными агрегатами, колдовали ветераны-деды и несколько мастеров и подмастерьев из сталеплавильного цеха. Доступ к ним был для всех закрыт, специальная веревка с нацепленными на ней красными лоскутками останавливала каждого, кто пытался пройти туда, где творилось таинство художественной отливки. Даже директор завода в окружении своих помощников и заместителей стоял поодаль.

Вадим Андреевич будто вообще не интересовался тем, что происходит за ограждением, весело говорил с людьми, рассказывал, видимо, что-то интересное. Когда юные металлурги приблизились к толпе, то среди присутствующих увидели секретаря горкома партии. Харитон его знал хорошо, он частенько, особенно в последние дни, заезжал к Макару Ерофеевичу домой, подолгу беседовал со стариками, подбадривал, убеждал, что не стоит волноваться, так как все должно обойтись наилучшим образом.

Ребята остановились возле группы инженеров — технических и руководящих работников завода, украдкой посматривая на них и прислушиваясь к тому, что говорил Олег Панкратьевич. Уже в который раз объяснял он, что бронза — это сплав меди с оловом и некоторыми другими элементами. Можно сплавить медь с цинком и получить латунь, медь с никелем превратилась бы в мельхиор. Ученики обозначали бронзу буквами «Бр», а к этому «Бр» добавляли буквенные названия примесей и их процентное содержание. Учитель рассказывал монотонно и немного скучно о том, какие бывают бронзовые сплавы. Разные, оказывается, бывают. Оловянистые, характерным признаком которых является примесь фосфора; алюминиевые, имеющие высокие литейные и антикоррозийные качества; кремниевые, самые дешевые среди других, хотя они и могут с успехом заменить оловянистые; бериллиевые, отличающиеся высокой прочностью и упругостью; свинцовые, выдерживающие высокую рабочую температуру и поэтому используемые для турбин, дизельных и других механизмов; кадмиевые, из которых изготовляют телефонные и телеграфные провода; германиевые, которые отличаются очень высокой антикоррозийной стойкостью; циркониевые, известные своей высокой электропроводностью; титановые, что с течением времени становятся все прочнее.

Харитон слушал внимательно, стараясь запомнить каждую из формул большого разнообразия бронз, и чувствовал, что все они, эти бронзы, расплываются и смешиваются в его представлении, как медь с разного рода добавками. Увидев, что некоторые из сообразительных кружковцев записывают объяснение учителя, пожалел, что сам этого не сделал, но тут же успокоился, придя к выводу, что если кто-нибудь записал эти сухие, но мудрые объяснения, то они вскоре станут достоянием всех. Слушал, а сам следил за тем, что делали там, в углу, металлурги, и ничего понять не мог.

Тем временем учитель объяснял, что многие пластические и декоративные свойства, а также сравнительно легкое изготовление и обработка бронзы обусловили широкое применение этого благородного сплава в монументальной станковой пластике и декоративном искусстве. Для изготовления художественных изделий бронза применялась еще до новой эры.

Особенного развития бронзовая монументальная скульптура достигла в советское время — это и многочисленные памятники в городах и селениях, и украшения для метрополитенов, дворцов и выставок…

С этим Харитон вполне соглашался, так как сам в Киеве видел не один чудесный памятник. Да что там готовые памятники, когда вот здесь, на глазах у всех, славные деды Макар, Иван и Кузьма отливали из бронзы памятник Владимиру Ильичу Ленину! Поддавалась им бронза, превращалась в жидкость, лилась, будто молоко, приобретала ту форму, какой добивались неугомонные старые мастера.

Выходит, на свете нет ничего такого, что было бы недоступно человеку или чего человек не умел бы. Олег Панкратьевич на память, не заглядывая ни в записную книжку, ни в учебник, перечисляет все названия бронзовых сплавов, так и сыплет химическими формулами, а старики, мастера своего дела, льют расплавленную бронзу, словно обыкновенную воду, в формы, изготовленные формовщиками.

И Харитон уже не слушал разговоры в цеху. Он думал над тем, какая правда заключена в словах деда Макара: не боги горшки обжигают. Получалось, что и он, Харитон, в свое время тоже «горшки обжигать» будет из чего вздумает и какие захочет.

Он смотрел на сталеваров, отделенных от всех веревкой с красными лоскутками, и представлял себя на их месте.

А время летело, на землю спустились сумерки, за широкими окнами тускло синело небо. Сталевары давно уже залили в формы расплавленную бронзу, вышли из-за веревочного ограждения, смешались с присутствующими: дед Макар разговаривал с секретарем горкома и Вадимом Андреевичем, улыбался, но от Харитона не укрылось, что он волнуется, руки его мелко дрожали. Весело что-то твердил окружившим его со всех сторон рабочим дед Копытко. Кузьма Степанович не отступал от форм, заполненных сплавом, ходил озабоченный, задумчивый.

Теперь оставалось ждать. Можно было и домой идти, но никто не покидал цеха. Наоборот, с каждой минутой прибывали всё новые люди. Все ждали чуда — ждали руководители завода, руководители города, юные металлурги. Но больше всех его ждали и больше всех волновались, конечно, сталевары.

Дед Журавлев и Копытко, перешагнув через веревку, снова топтались возле форм, возможно, определяли, достаточно ли застыла бронза, можно ли явить миру то, что отлито. Это нужно бы сделать тихо, без лишних свидетелей, но попробуй-ка, если весь завод, весь Новотуржанск в эти дни волновался не меньше мастеров.

Харитон, пробравшись к самой веревке, молча следил за каждым движением деда Макара. Он считал, что именно от дедовых рук, от дедушкиного умения и уверенности зависит успех дела, и ему так хотелось, чтобы старикам повезло, вышло так, как они задумали!

Медленно, очень медленно плыл огромный кран, так, как все сейчас медленно двигалось в цеху, потому что все здесь нетерпеливо ждали и словно застыли в этом нетерпении. Большой крюк подцепил форму, такую