Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

— Нет, нянечка, там хорошо, чистенько, немцы — народ очень аккуратный, — успокаивала ее Наташа.

— Ну-ну, — одобрительно кивнула Анисья. — Ну, а жаб-то подавали?

— Да нет же, Анисьюшка, я же тебе говорила, что там их не едят.

— Ну-ну, — опять успокоительно закивала старуха. — А голубей как, ел? — снова встревожилась она.

— Про это ничего не писал.

— Не писал?.. Гм… Так вы ему, барышня, напишите, скажите, что старая нянька отписать ему наказала, что на коленях его просит, чтобы, значит, душу свою христианскую не осквернял, против Духа Святого не шел. Что нянька строго наказывала голубятины не есть и блюсти свою утробу от непотребных яств. Так, барышня, все и напишите ему, а то, скажите, нянька все глаза свои старые выплачет, ни минутки спокойствия в жизни больше иметь не будет! — уже утирая глаза и шмыгая по обыкновению носом, закончила Анисья.

— Напишу, напишу, нянюшка, будь покойна! Раз ты просишь, он огорчать тебя не захочет. Завтра же напишу.

С отъездом Дмитрия Андреевича отношение Кати к Наташе, отношение, которое никогда не отличалось теплотой, стало еще холоднее. Этому отчасти — пожалуй, даже в значительной степени — способствовала появившаяся на руке Наташи брильянтовая звездочка. Дмитрий Андреевич часто делал подарки и Кате, но, правда, в числе ее вещей такой ценной не было. Завистливая девушка, недовольная вообще присутствием в доме лишнего человека, с расходами на которого должны были, как думала она, уменьшиться ее собственные выгоды, теперь испытывала к Наташе определенно враждебное чувство. Она ни слова не проронила, сделала вид, что не замечает даже кольца, но завистливое, недоброе чувство укоренилось в ее сердце.

Наташа сильно ощущала это именно сейчас. Прежде она была слишком поглощена присутствием Димы, на душе у нее было тепло и тихо, и ей казалось, что тепло это изливалось на нее от всех домашних. Объяснив себе раз навсегда холодность и сухость Кати глубиной и силой ее характера, считая себя несравненно ниже той, она не задумывалась дальше, не приглядывалась к чувству Кати, а просто верила в нее. Теперь же, когда она особенно нуждалась в тепле и ласке, в видимом их проявлении, сухость Кати, безучастность, порой даже прямая недоброжелательность, сквозившая в ее словах, болезненно отзывались в чутком сердце девушки, выросшей в атмосфере любви, окруженной заботой и нежностью, которые ей были необходимы как воздух и солнце. Она добросовестно старалась сойтись с Катей, ластилась к ней, как кошечка, оказывала ей внимание и после каждой новой попытки уходила с тоскливым чувством, с холодком, навеянным на душу, пока наконец не задала себе четкого вопроса: «За что Катя меня не любит?»

Тем ближе прильнула она к Анисье. Эта простая, темная женщина, в свою очередь, все крепче и крепче привязываясь к девушке, становилась ее любимым собеседником: ведь с ней всегда можно было поговорить о Диме, отвести душу.

Наташа добровольно взялась помогать ей всякими мелочами в доме: она сметала пыль с этажерок, безделушек и открытого буфета, варила вместе с Анисьей варенье, пекла булки.

Порой тихая грусть все же закрадывалась в ее сердце, одиночество томило ее. Тогда садилась она в своей комнате перед письменным столом и здесь, глядя на два милых дорогих лица, чувствовала, что ей делается легче. Результатом являлось обыкновенно длинное письмо к Дмитрию Андреевичу, в котором она отводила душу, но о тоске своей, об отношении Кати Наташа ни словом не заикалась. Приходила весточка из Берлина, и опять светлело омрачившееся лицо девушки, приливал поток свежих сил, тихо и спокойно становилось на сердце.

С наступлением учебного года жизнь Наташи сделалась гораздо полнее. Новая обстановка, новые лица и интересы всецело охватили ее. Подруги приняли ее тепло и приветливо, со многими она сошлась, а с двумя познакомилась даже домами. Преподаватели понравились Наташе, да и сами предметы увлекали ее. Хотя она избрала специальностью французский язык, но помимо обширного чрезвычайно интересного курса французской литературы читались еще обязательные всеобщая литература, логика и психология, которые особенно увлекали девушку. Время шло быстро, почти летело.

Катя тем временем продолжала вести установившийся с отъездом брата образ жизни: дома ее почти не видно было. Днем — то какие-то покупки, то визиты к портнихе, то присылка девочек от нее за какими-нибудь разъяснениями и указаниями. Вечерами она всегда вне дома, и часто уже глубокой ночью, когда раздавался звонок вернувшейся Кати, под окнами слышались бойкие, оживленные голоса, смех. Иногда же разговоры предшествовали звонку, продолжались тогда долго, голоса понижались, и чуткое ухо могло бы различить сдержанный мужской голос, чередующийся с речью самой Кати. О своей жизни вне дома девушка никогда не распространялась, лишь изредка удостаивала сообщением, что она танцевала там-то, участвовала или собирается участвовать в любительском спектакле с тем или иным кружком.

Дмитрий Андреевич аккуратно высылал деньги на хозяйство и всё нужное обеим девушкам. В письмах сестре он постоянно просил ее заботиться о Наташе, так как сама она не сумеет, да и слишком деликатна, чтобы подумать или напомнить о себе. С наступлением холодных дней он настаивал, чтобы девушки приобрели себе новые зимние пальто, зная, что Наташа не влезала больше в прошлогоднюю шубку.

Это последнее письмо, полученное Катей за обедом, сильно раздосадовало ее. Она сидела хмурая, не произнося ни звука. Наташа несколько раз взглянула на нее украдкой и наконец, не выдержав, порывисто соскочила с места и ласково подошла к девушке.

— Что случилось, милая? Что с тобой, Катюша? Может, Дима нездоров? — уже с тревогой закончила она.

— Ничего со мной не случилось, — нетерпеливо отстраняя ее, возразила Катя, — и Дима твой здоров, успокойся, пожалуйста. Право, даже глупо выглядит эта вечная тревога о его здоровье. Что он, маленький, что у него либо зубки резаться должны, либо с перепуга родимчик того и гляди сделается, что ли? Здоров, здоровешенек! — сердито протянула она. — Витает себе в заоблачных сферах, а чисто практического соображения ни на грош, деньгам цены совершенно не знает, а я тут крутись как хочешь. И на себя едва хватает, а тут еще — не угодно ли? — посторонние расходы на меня наваливают. Ты, конечно, этого понять не можешь, тебе ведь все готовенькое достается, даже думать ни о чем не надо, зачем? Другие позаботятся. Нужно — и будет, а другим-то этим каково приходится?.. — сверкнув глазами, вся красная от