Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

До глубины души оскорбленная незаслуженным упреком, Наташа побледнела как полотно и дрожащим голосом промолвила:

— Но ведь я же никогда ничего не требовала, Катя, напротив, всегда просила не делать мне ничего. Ты же знаешь, мне ничего не нужно, да у меня и есть все.

— Зачем же тебе беспокоиться, просить, когда другие о тебе заботятся, это гораздо удобнее: моя хата, мол, с краю, я ничего не знаю, а тем временем жареные рябчики сами в рот валятся, — язвила та. — Завтра после гимназии идем с тобой зимнее пальто покупать, — деловым тоном заявила Катя.

— Никакого мне пальто не нужно, и покупать его я не пойду, — вся дрожа, заявила Наташа.

— Нет уж, матушка, извини: еще и неприятности из-за тебя получать вовсе не намерена. Ты, очевидно, меня с братом поссорить хочешь, восстановить его против меня — это, понятно, в твоих интересах. Пиши ему какие хочешь кляузы, жалуйся, пожалуйста! А пальто я куплю. Еще не хватает, чтобы говорили, что ты у нас голодаешь и мерзнешь!

— Ты, Катя, знаешь, что я никогда и ни о чем не пожалуюсь Диме, как бы ты ни обижала, ни оскорбляла даже меня. Я слишком дорожу его покоем, слишком люблю его, чтобы сделать больно, а ему очень тяжело было бы знать то, что ты сказала мне сейчас, ему было бы больно за тебя, за твое сердце, которое он считает добрым.

Охваченная волнением, Наташа едва договорила.

— Боже, какие громкие, какие красивые слова! — насмешливо бросила Катя удалявшейся Наташе.

А та, не в силах более сдерживаться, закрыла дверь в свою комнату, бросилась ничком на широкий турецкий диван и, прижавшись головой к его мягкой подушке, горячо зарыдала. Это была первая обида, первое оскорбление, перенесенное ею в жизни.

Если бы ей кто-нибудь сказал, что в его доме эта девушка, его сестра, может так грубо, так безжалостно бросить ей упрек, что вообще подобный упрек возможен, она бы не поверила. Материальные расчеты и дрязги были чужды ей до этих пор. Она понимала, конечно, что можно нуждаться, не иметь денег, но жалеть, попрекать… Каким диким казалось все происшедшее ей, с ее деликатной, ясной душой, усвоившей те понятия и заветы, на которых воспитывалась она.

— Мамочка, моя мамочка, зачем так рано ушла ты? Зачем оставила меня, такую еще беспомощную?.. Если бы ты видела!.. Если бы ты могла заглянуть в мое сердце!.. Да ты и видишь, ты теперь все видишь, все чувствуешь… Мама, милая! Моя милая… моя светлая!.. — и девушка не отрывая взгляда смотрела на дорогое изображение, висевшее на стенке, всматривалась в большие добрые глаза, точно ища утешения и ласки в их кроткой глубине.

С этого дня девушка перестала быть беззаботным ребенком, ее ясной души коснулись проза, грубость и горечь действительной жизни. В первый раз задумалась она над своим положением в доме Сольских. До сих пор она видела в нем свое новое родное гнездо, считала себя его равноправным членом, как привыкла видеть и считать Диму дорогим, необходимым членом своей прежней семьи. И вдруг теперь ей стало ясно, что она чужая, что ее пребывание здесь — только по доброте Димы, что для Кати она была и осталась посторонней, лишней, нежеланной… Стены эти не казались ей больше такими уютными, каждая вещь не представлялась больше такой близкой, дорогой — все ведь чужое. Всё ли? А Дима?.. Нет, нет, Дима не чужой, это самое близкое, самое дорогое, что осталось у нее в жизни, это ее второе «я». О, он никогда не обидит ее, он умеет всегда так бережно коснуться самых нежных, самых сокровенных ее мыслей, он все чувствует, все понимает.

Глава VII

Хотя Наташа на следующий день наотрез отказалась идти за покупкой шубы, тем не менее ей через несколько дней принесли из магазина выбранное и купленное самой Катей пальто. Собственно говоря, это была не шубка и даже не пальто, а коротенькая жакетка из совершенно простого черного материала с поддельным каракулевым воротником.

Не желая затевать новых дрязг и препирательств, Наташа примирилась со свершившимся фактом, но твердо заявила Кате, что больше ничего не примет, что она поняла, как многим и так уже обязана ей. Достаточно того, что она пользуется столом и квартирой, все остальное она сумеет сама себе доставить.

— Трудом собственных рук, конечно! — насмешливо уронила Катя.

— Да, — совершенно спокойно ответила Наташа, — так оно и есть: я нашла ученицу, и того, что я буду получать, вполне хватит на мои потребности.

Катя попробовала протестовать, но, сообразив, что Наташа, конечно, ни словом Диме об этом не обмолвится, сам же он приедет еще не скоро, а деньги, отпускаемые на Наташу, очень пригодятся ей самой, прекратила спор.

Одновременно с приобретением Наташиной шубенки у самой Кати появилось великолепнейшего коричневого плюша длинное пальто, подбитое бледно-голубым атласом и отороченное красивым светлым мехом шиншиллы: воротник и элегантная с хвостиками и головками муфта были сделаны из того же меха. Наряд завершался большой, несколько эксцентричной шляпой с подходящей отделкой и крупным голубым страусовым пером. Все было необыкновенно к лицу Кате, и она, надев пальто, чтобы одновременно с ним померить только что принесенную от модистки шляпу, смотрелась в зеркало, чрезвычайно довольная собственным отражением.

— Там девчонка денег дожидается, — ворчливо заявила Анисья, бросая косой недоброжелательный взгляд на нарядный костюм девушки. — Коли, говорит, денег не будет — шляпу обратно.

— Скажи, что я завтра сама зайду и расплачусь с ней, — вспыхнув, ответила Катя.

— Уж вы с ней сами разговоры-то свои разговаривайте, не мое это дело в господские дела мешаться, — фыркнула Анисья. — Девчонка там на кухне торчит, ей и объясняйте.

И своей развалистой походкой женщина поплелась на кухню.

Катя, вся красная, последовала за ней.

— Скажите, пожалуйста, хозяйке, что я сегодня же зайду, — обратилась она к девочке.

— Так что, как хозяйка приказывала, ежели денег не будет, так… шляпу назад, потому как за барышней счет большой…

— Я же говорю, что сегодня, понимаете, сегодня зайду. Я без того собиралась, да все некогда было. Сегодня же расплачусь, — перебила Катя посланную, вкладывая в ее руку серебряную монету. — А теперь идите, ну идите же! — нетерпеливо подняла она голос и простояла в кухне до тех пор, пока девочка, подкупленная полученной подачкой, не скрылась за дверью. Миска с тестом, которое месила Анисья, ожесточенно заходила в ее руках, и два-три тяжелых взгляда упали на девушку.

Наташа сказала правду, она действительно получила