Маракуда - Владимир Шеменев

нашего мира». — Мартин мгновенно исчез среди ветвей, втянувшись, словно телескопическая антенна. Через секунду он опять свесился перед ними. — Никуда не уходите, я скоро вернусь, только метнусь к бабушке, чтобы рассказать ей про твою подружку.

Не прошло и секунды, как Мартин скрылся среди деревьев.

— Вот это да! — Пват была в шоке и в восторге одновременно. — Такого я еще не видела никогда. Мне кажется, я даже поняла, что он что-то сказал про бабушку. — Она подняла голову и посмотрела на качающуюся верхушку дерева. — А ты видел его бабушку?

— Конечно. Мы гостили у них в мангровой роще. Симпатичная такая старушка, метров двадцать в длину и в ширину так… — Маракуда развел в стороны руки, показывая толщину бабушки.

Над деревьями послышался посвист сойки: «Свьють, свиють». Пват замерла, прислушиваясь.

— Слышишь, сойка завет своих птенцов.

— Точно, а откуда ты знаешь?

— Ты же сам сказал: надо очень, очень захотеть…

— Ну вот и нет проблемы! Теперь ты понимаешь голоса животных. Как насчет утренней охоты?

— А я и не собиралась на неё. Я так, за компанию пришла да кое на кого посмотреть, — она подмигнула ему. — Слушай, а давай предупредим кайманов. Пусть уходят.

— Ты хочешь этого? — Маракуда с надеждой посмотрел на нее.

— Лично я — да.

В реке, отражаясь, покачивалась луна, за рекой шумели джунгли, а над ними неумолимо трещали цикады.

Говорливый Боб

Маракуда поднял с песка ивовый прутик и начал рисовать круги на воде, с каждым разом всё ускоряя и ускоряя вращательные движения. По реке пошла рябь, вода вспучилась, и на отмель выплыла пиранья с приплюснутой головой, выпученными глазами, тупым носом и пастью, усыпанной острыми, как лезвия, зубами.

— Эй, Боб, не хочешь ли узнать последние новости? — Маракуда наклонился к Пват. — Что узнает Говорливый Боб, то узнают все джунгли.

— Он что, болтун?

— Хуже, он еще и приукрашивает. Если сказать ему, что завтра на охоту выйдет десять воинов, то через минуту их уже будет двадцать, а через час — несколько тысяч. Нагонит страху, только держись.

— Привет, Маракуда, — из воды высунулась голова. — О! У тебя завелась подружка, и ты решил похвастаться ею. А она ничего, симпатичная. Я бы с такой закрутил романчик. Разрешите представиться, мисс. Молчаливый… пардон, Говорливый Боб.

— Похоже, ты стал уже заговариваться.

— Это всё от сырости. Ты посмотри, где мы живем: одна тина и ряска, вся река заросла. Вода прогревается на полметра — и всё. А на глубине? Там вообще дубак. А ты же знаешь, у меня ревматизм, это еще с тех пор, как я застрял между корягами и меня чуть не слопала эта старуха. Как ее там, забыл, Чувырла, что ли…

— Чучхела.

— Во, во, она самая. Всё говорила: «Приходи, Боб, поболтаем», — а как застрял, так она тут как тут. Еле увернулся, даже спину сорвал, вот с тех пор и ноет. Я уж и тиной мазал, и на камнях прогревал, и ракушку прикладывал — не помогает. Слушай, Маракуда, а у тебя, случаем, никаких там мазей нет? Ну типа горького миндаля, смешанного с бычьей кровью, или еще чего там, на крови настоянного? Говорят, нам, пираньям, ой как помогает.

— Не-а, нету.

— Жаль… А ты вообще по делу или просто так мне тут голову морочишь?

— Да, дело есть. Вот хотел сказать: завтра будет большая охота.

— На кого? На нас, на пираний? О, кошмар! О, ужас! Всё, я поплыл, надо пацанов предупредить, чтобы сваливали побыстрей.

— Да погоди ты, не тарахти. Охота будет на кайманов.

— Ух! Ну и напугал ты меня. Ты смотри, так больше не шути, у меня чуть сердце из чешуи не вылетело.

Из деревни до реки доносился приглушенный стук барабанов и резонировал, отражаясь от поверхности воды.

— Слышишь, как стучит сердце? Аж эхом по реке разносится!

— Так это барабаны в деревне, — вставила Пват, с интересом рассматривая разговаривающую пиранью и при этом думая о том, как та не задохнется, держа голову над водой.

— Для кого барабаны, а для кого аритмия. Иди, говорят, Боб, предупреди кайманов, а я, может, так переволновался, что с места не могу тронуться?

— Ну так что, сообщишь кому надо?

— Без проблем, ты бы мне только червей накопал.

— Ты же меня знаешь, не могу я подставить их под угрозу насильственной смерти.

— А что? Ты их в рот мне не давай, а рассыпь в воду, типа, пусть поплавают, а я уж с ними сам разберусь

— Хочешь — жареной кукурузы принесу?

— Не-а, не пойдет. Не мой рацион. Ладно, я с Акуты магарыч сдеру. Ты, случаем, не знаешь, где он ночует?

— В затоне, под корягой.

— Да я и сам знаю, нечего меня учить. Это я так, для поддержания разговора. Кстати, ко мне вчера сват[73] приплывал — ну ты знаешь его, Молчаливый Гарри, лысый такой, с откушенным плавником. Так вот, он говорил, что в трех днях пути отсюда вверх по течению видел, как костры плыли по реке.

— Ты что, Боб, костры не плавают по реке!

— Не знаю, за что купил, за то и продал. Ну всё, я поплыл. Надо еще будет к своим завернуть, поделиться новостями.

Говорливый Боб булькнул и исчез под водой, оставив на поверхности реки разбегающиеся круги.

— Ну и балабол, такого я еще не видела. И где ты его нашел?

— Слышала, он про корягу говорил? Так это я его оттуда вытащил.

— Слушай, а как он не задохнулся, когда разговаривал с тобой?

— Жабры под водой были, вот и не задохнулся.

— Ух ты, а я и не подумала. Какой ты умный! — Пват немного отклонилась от Маракуды, собралась с духом и поцеловала его.

Краска залила лицо мальчика.

Тонкая полоска утренней зари коснулась верхушек деревьев, покрывая багрянцем реку и две одинокие детские фигуры.

Как Гонсалес раскрыл тайну великого писателя

В каюте было светло: на палубе работала динамо-машина, от которой питалась лампочка Эдисона, вставленная в красивый резной абажур.

Гонсалес вальяжно покачивался в кресле-качалке.

В руках у него была старая засаленная книга — повесть Вольтера[74] «Кандид, или Оптимизм». В этой книге Гонсалесу всегда нравилась одна глава — семнадцатая, в которой рассказывалось о прибытии Кандида и его слуги в страну Эльдорадо и что они там увидели.

Командор, прежде чем перевернуть страницу, смачно плюнул на палец.

«…Они проплыли несколько миль меж берегов, то цветущих, то пустынных, то пологих, то крутых. Река становилась всё шире; наконец она