Про других и про себя - Аркадий Миронович Минчковский

кабриолета взбиралась Женя, Дженни начинала ходить как-то особо торжественно и с удовольствием выделывать придуманные для неё фигуры. При этом она, казалось, как бы говорила девочке: «Видишь, как я могу. Это я всё для тебя. Катайся, пожалуйста, сколько хочешь. Я буду рада».

Ни директор цирка, не остававшийся спокойным, когда в номерах бывали заняты дети, ни Женин отец, ни она сама не обманулись в искусной лошадке. Как только первое выступление закончилось, мама, снимая Женю с кабриолета, крепко поцеловала её в горячую щёку. Иван трепал уши Дженни и гладил её вниз от глаз к раздувшимся ноздрям. Дженни довольно пофыркивала.

С того счастливого утра они выезжали на манеж ежедневно. Имя девочки-наездницы теперь значилось в программках представлений. Не оставлена без внимания была и Дженни. Инспектор манежа объявлял публике и её имя.

Потом у номера появился другой конец. Когда кабриолет покидал арену, смешной красноносый клоун бросался навстречу с крупной ромашкой в руках. Восхищённый номером, он сперва протягивал цветок лошади, но, отогнанный сердитым мотком её головы, сообразив неладное, кидался с цветком к наезднице. Но тут кабриолет стремительно уезжал, а клоун растягивался на опилках.

Женя ещё выбегала, чтобы поклониться публике. Красноносый поднимался и полз к ней на коленях со своей ромашкой. Смеясь, Женя принимала цветок.

...Полюбившийся номер исполнялся, наверное, уже в сотый раз, когда произошло несчастье.

В один из вечеров, во время представления, когда выезд подходил к концу, кто-то из восторженных зрителей нижних рядов кинул Жене букетик гвоздик. Бросавший, видно, поторопился, и вместо кабриолета наездницы цветы угодили в голову лошади. И тут обычно спокойная и сдержанная Дженни испугалась так, будто в неё запустили тяжёлым камнем. Взметнувшись на дыбы, лошадь отскочила внутрь арены. Кабриолет накренился, и девочка вылетела из него на манеж лицом вниз. Дженни напугалась и того больше. В страхе метнулась в одну сторону, потом в другую. В два прыжка, таща за собой свалившийся на бок экипаж, подскочила к Жене, схватила ее за платье и помчалась с девочкой в зубах к выходу за кулисы цирка. Произошло всё это так мгновенно, что стоявшие в проходе униформисты не успели предотвратить событий. Дженни уже перепрыгивала задвинутые ворота барьера и ещё миг — и сломала бы хрупкий кабриолет, если бы её не схватил за уздечку выбежавший из-за занавеса берейтор. Только тут с трудом отобрали у испуганной лошади её наездницу, всё ещё не выпускавшую из рук вожжей.

Отца Жени в тот вечер на манеже не было. О случившемся он узнал с опозданием на несколько минут. К ночи всё успокоилось. Дженни уже дремала, замерев в своем стойле. Женечка спала в комнате на втором этаже здания — одновременно артистической гримёрной и временной квартире семьи.

С Женей не случилось ничего. Даже ушиб её был настолько незначительным, что на следующее утро, сидя в школе за партой, она о нём и не помнила.

Зато с Дженни стряслась беда. Она стала бояться публики. Днём, благополучно проведя назначенную на всякий случай репетицию выезда кабриолета при пустом зале, вечером она так боязливо дрожала перед её задвинутым занавесом, что номер пришлось отменить.

— Да, это очень серьёзно. У лошади шок, — сказал присутствовавший тут врач-ветеринар.

Услышанное потрясло Женю. Соскочив со своего места, она кинулась наверх и, вбежав в их комнату, где ещё час назад одевалась для выступления, уткнулась в подушку и горько заплакала. Девочка решила, что она уже больше никогда не выедет на манеж на своей любимице. Огорчался и её отец. Он не мыслил работы в программе без номера с кабриолетом. В цирковой конюшне сейчас не было лошади, которая могла бы заменить Дженни. Да и вообще, легко ли сыскать такого коня?

Нужно было вернуть Дженни для номера. Стало необходимым преодолеть родившийся страх коня перед заполненными рядами цирка.

Дрессировщик Иван хорошо знал дело. Он решил попытаться отучить Дженни от боязни публики. Надо было, чтобы лошадь не только позабыла о напугавшем её, но и не страшилась, если подобное повторится.

На время номер юной наездницы был снят с программы. Все свободные дни, а иногда и по ночам дрессировщик трудился с Дженни. Он усаживал в ряды пустого цирка своих помощников, велел швырять специально купленные для этого букеты цветов в пробегавшую мимо лошадь. Сам Иван, взяв Дженни под уздцы, бежал с ней голова в голову. Всякий раз, когда Дженни в ужасе от летящих в неё цветов, пыталась взвиться на дыбы, он силой её сдерживал. Сдержав, приободрял лошадку лаской и бежал с нею снова. Всё повторялось сначала.

Он не хотел знать усталости и работал, если имел возможность, часами. С большим трудом всё-таки удалось достичь того, что Дженни перестала страшиться публики, пока с ней рядом был Иван. Теперь дрессировщик усаживался в кабриолет на место Жени и повторял её выезд с начала до конца. И опять в Дженни летели букеты. И опять она их пугалась и хотела сорваться с места. Тогда, встав в кабриолете, Иван с большим усилием сдерживал лошадь вожжами. Шёл в дело и хлыст.

Когда в конце концов дрессировщик поверил, что Дженни пришла в себя, он решился возобновить номер выезда дочери. Правда, для предосторожности к украшенной медным набором узде были приделаны и наглазники, которые позволяли Дженни смотреть только вперёд. Но и эта предусмотрительность не обещала покоя. Букет мог пролететь и перед глазами лошади.

Номер исполнялся в прежнем виде и, как всегда раньше, проходил с успехом. Может быть, Дженни и в самом деле перестала дичиться или поняла, что никто из зрителей не собирался ей сделать дурного. Во всяком случае публики она больше не страшилась и, к великому удовольствию дрессировщика, снова красовалась на манеже во всём блеске своего искусства — фигурантки и танцорки.

Что касается Жени, то она нисколько ничего не боялась, давно позабыв о падении. Сидя в расцвеченном розами кабриолете и, как всегда, видя перед собой старательно расчёсанный под шахматную доску шелковистый круп Дженни и убранную розами её русую гриву, маленькая наездница радовалась тому, что счастье выступать в представлениях опять к ней вернулось.

Дженни и Женя по-прежнему доставляли удовольствие зрителям. Вместе они переезжали из города в город, задерживались там и на полгода и на год, но номер их, называемый в цирке классическим, кажется никому не надоедал. Его смотрели по нескольку раз. Всё тут было таким, как всегда. Менялись лишь платья и туфельки Жени. Девочка вырастала, и из маленькой наездницы она постепенно на самом деле превращалась в юную.

С Дженни