Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

— Вот добыл, — сказал он я гордо выпрямился. Слава открыл сумку и, презрительно скривившись, заметил:

— Не густо, Котька, — тридцать два рубля!

Оля покраснела и украдкой взглянула на Мишу, но того, видимо, вся эта сцена ничуть не смутила, он с интересом наблюдал, как Слава достает из сумки пожелтевшие подклеенные кое-где папиросной бумагой старые газетные вырезки и небрежно бросает их на пол.

— Чего ты замолчала? — вызывающе спросил Слава, обращаясь к Оле. — Жрать мы что-нибудь должны?»

Вдруг из старых вырезок выпала фотография — обычный туманный любительский снимок. Оля наклонилась и подняла его. С фотографии сурово смотрел матрос в заломленной бескозырке. На обратной стороне была надпись: «Дорогая мамаша, мы, друзья Гриши, посылаем вам сыновний привет и снимок, который у нас сохранился. Ваш сын, Гриша, был хорошим товарищем и смелым матросом. Август 1943 года».

Витя через плечо Оли тоже прочел надпись и, опустившись на колени, стал бережно собирать вырезки из старых газет.

— Прочти, — очень тихо сказала Оля и, протянув Ставе фотографию, отошла.

Става хмурясь смотрел з открытое и строгое лицо матроса.

— Дай сюда карточку, — резко сказал Витя. Поднялся с земли и, вырвав у Славы фотографию, сунул ее вместе с вырезками за пазуху.

— Отдай фотографию, — хмуро произнес Става.

— Не дам в твои грязные лапы! Не дам!

— Да что ты на него смотришь? — сказал чумазый Котька. — Давай-ка мы его сейчас распотрошим.

В эту минуту к ним подошла Оля.

— Убирайся, — сквозь зубы процедил Става Котьке.

— Скажи, чтоб он нас отсюда вывел, — проговорила Оля, ни на кого не глядя. — Самым коротким путем пусть выведет…

— Так как же с вашей «Чайкой»? — чересчур беспечно спросил Става.

— Миша, идем! Скажи, чтоб нас отсюда вывели, — попрежнему не глядя на Славу, потребовала Оля.

— Ишь ты, какая… слюнявая, — презрительно пробормотал Слава.

— Долг у тебя перед моряками!.. Ну и продолжай, дальше выполняй этот долг, — тихо сказала Оля.

Слава отвернулся и велел Котьке показать ребятам выход из холодильника.

Глава пятая

Когда Витя вошел в комнату, Николай Степанович был уже дома и, видимо, только что вымылся, потому что его светлые волосы были влажны. Он сидел у стола и кормил годовалую Любашу супом, придерживая ее одной рукой за спинку. Любаша казалась игрушечной в этой большой руке.

— Набегался, — добродушно проговорил отец, опуская ложку в тарелку. Ложка тоже казалась чересчур маленькой для его руки.

— А мама где?

— Ушла с Малышом в очередь за манкой. Суп горячий, садись кушать.

Витя вымыл руки, налил себе супу и сел за стол.

— Бегаешь много, а матери не помогаешь, — сказал отец. — Ну-ка, Любаша, давай съедим супчик раньше Вити.

— Виха, — радостно отозвалась Любаша и громко засмеялась, потому что брат скорчил ей гримасу.

— Я, батя, утром пол помыл, на базар сходил и кастрюлю запаял, — сказал он.

— Ну, тогда молодец. Так, где ж ты гонял целый день?

Витя принялся рассказывать о пропаже «Чайки» и о посещении холодильника.

— Безобразие! Ты говоришь, они все еще там? — спросил Николай Степанович, когда сын заговорил о своем знакомстве со Славой.

— Да, двое или трое, только ты ничего не делай такого, а то выйдет, что я их выдал.

— Успокойся. Никого ты не выдал. Об этих ребятах всем известно. Надо их к делу пристроить. А холодильник со дня на день разбирать начнем и строить новый, тогда и прятаться им негде будет.

Некоторое время молчали и отец н сын. Любаша доела суп и сползла с колен отца.

— Ну, что еще? Видно, натворил что-нибудь, по носу твоему заметно, — проговорил Николай Степанович и, нагнувшись к дочке, усадил ее вместе с куклой в кроватку.

Витя провел рукой по носу, точно тот действительно мог его выдать, и сказал:

— Дай мне, батя, тридцать два рубля.

— С ума ты, что ли, сошел! Может быть, мне всю получку на твои изобретения отдать? Опять кристалл нужен?

— Нет. Кристалл я сам из серы сделаю. И серу знаю, где достать. Мне на другое.

— На что другое?

Вите почему-то было неудобно говорить про дамскую сумочку и о том, что он хочет разыскать мать погибшего матроса.

— Ну, просто дай мне тридцать два рубля. Мне очень, очень нужно. Честное слово, очень нужно, — проговорил он.

Николай Степанович помолчал. Потом полез в карман и отсчитал тридцать два рубля.

— У меня, Витя, деньги отложены на пальтишко Малышу. Но раз ты дал честное слово, значит, и тебе они очень нужны. Бери.

Витя, поколебавшись, спросил:

— А ты как?

— Ты и меня не спрашивай, раз мне ничего не говоришь…

— Ну, хорошо, батя, я скажу.

Витя рассказал, как чумазый мальчишка принес сумочку и, вынув из кармана вырезки и фотографию, положил перед отцом.

Николай Степанович взглянул на карточку, грустно улыбнулся и вздохнул:

— Григорий Крапивницкий! Моторист с «МО-12», в бою погиб…

Витя знал, что «МО» или морские охотники, маленькие кораблики — ходили освобождать Новороссийск в сорок третьем году. Каждый, кто шел в десант, был героем. Не многие остались в живых после тех операций. Он тихо спросил:

— Значит, ты знал его, батя?

— Знал. Он сменил меня на «МО-12».

— А ты?

— Меня перевели на тральщик. Надо было фарватер от мин чистить.

Отец сказал это просто. А Витя помнил, какая становилась мама, когда отец уходил тралить мины. Она вздрагивала при каждом стуке, со страхом смотрела на каждого моряка, входившего в дом — вдруг он принес ей страшную весть.

— Вот, батя, еще вырезки были в той сумочке.

Николай Степанович разгладил листки и с улыбкой сказал:

— Наша дивизионная газета… Так вот, Витя, я сам пойду к матери Гриши Крапивницкого. И сделаю все, как нужно. Согласен?

— Согласен.

Витя подумал, что ему трудно было бы объяснить незнакомой женщине, как к нему попали документы. Она бы еще подумала — они с Котькой заодно…

— Ну, а про друзей твоих новых из холодильника я тебе вот что скажу. Один из них курчавый…

— Славка, — подсказал Витя.

— Да, кажется, Слава. О нем и еще о дружке его разговор сегодня в парткоме был.

— Какой, батя?

— Мать Славы гитлеровцы в Германию увезли… Определили его после войны в детдом, а он сбежал. И чего бегает, в толк не возьму?

— Привык один жить, наверное, потому и бегает.

— Кто его знает… К делу, к делу хлопца пристроить надо. Вы бы с ним поговорили по-серьезному.

— Хорошо, батя.

Николай Степанович поднялся из-за стола и подошел к Любашиной кроватке.

— Пойдешь гулять с папой, Любаша? — уже