Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

Их хлестнуло волной. А когда Оля снова взглянула на пего, на лице Вити сильнее проступили веснушки, но в глазах, покрасневших от соленой воды, не было страха. Может, в последний раз смотрят они друг на друга… Оля через силу улыбнулась. Витя ответил улыбкой…

Переждав волну, она рывком повернула «Афродиту». Волна толкнула шлюпку накренила, налила водой. Она почти легла на бок, но медленно, очень медленно подвигалась на юг. Раньше Оля разворачивала ее носом к зыби, теперь добровольно подставила борт. Ничего другого не оставалось. «Афродита» могла каждую минуту опрокинуться, по все-таки эти минуты Оля двигала ее параллельно волнолому и он медленно уползал назад.

Оля с трудом держалась на ногах, так сильно крепилась шлюпка. Витя коленями уперся в банку. Одной рукой он вцепился в борт, другой крепко держал Олю. Семен, как мог, тоже пытался ее удержать.

— Успеть, успеть, успеть, — бессознательно шептала Оля, напрягая последние силы. Витя и Семен помочь не могли. Ни тот, ни другой не умели грести одним веслом. «Успеть, успеть…» стучало в груди, в голове… Слезы выступали на глазах и скатывались по щекам, смешиваясь с солеными брызгами. Ну, еще немного, еще чуть-чуть продержаться, и камни останутся позади… Толстая, тяжелая… нет тяжелее шлюпки, чем «Афродита». Волной Олю ударило о валек, который она сжимала обеими руками, но она не ощутила боли…

— Ольга, еще два взмаха! — крикнул Витя. Он чувствовал — силы оставляли ее.

— Как помочь?… Что сделать?!

Но в ответ на слова Вити, она только покачала головой и всем телом налегла на весло. Вправо, влево, вправо, влево…

Она дышала какими-то страшными толчками. И Вите казалось, что как только они минуют волнолом, она упадет мертвая…

Вот он, волнолом, за кормой… позади. Колени подогнулись, и вдруг Оля стала такой тяжелой, что ребята не смогли ее удержать, и она свалилась на дно шлюпки.

Витя успел схватить весло, отдать Семену, а сам наклонился над ней.

— Олечка! Олечка! — вскрикнул в ужасе Миша. Они вместе усадили ее на дно шлюпки, прямо в воду.

— Олечка! Ну очнись, Олечка! — сквозь слезы кричал Миша.

Оля приоткрыла веки. Белок левого глаза был залит кровью. Она прижала руки к груди, из которой все еще вырывался глухой хрип… Хотела подняться, взять весло… «Афродита» почти легла на бок. Семен ничего не мог с ней сделать.

— Сейчас я попробую, — сказал Витя, но он не успел повернуться. Семен неумело навалился на весло, «Афродита» накренилась, черпнула еще воды, на какую-то секунду замерла, словно рассчитывая, как лучше выравняться, но тут ударила высокая волна, и с неожиданной быстротой шлюпка опрокинулась, накрыв собой сидевших в ней ребят…

Глава девятая

Мария Ивановна — мать Вити — возвращалась с базара. Малыш, крепко ухватившись за корзинку, которая висела у нее на руке, смотрел по сторонам и спотыкался. Любаша, обхватив шею матери, дремала. Мария Ивановна жалела, что отпустила Витю, но она не могла не пустить — ему так хотелось отправиться в Дофиновку за «Чайкой».

Приближаясь к дому, Мария Ивановна увидела у ворот толпу. «Уж не с Витькой ли что-нибудь случилось? — в тревоге подумала она. Женщины взволнованно говорили: происходит что-то необъяснимое — из-под земли идет газ. Он попадает в квартиры, и там невозможно дышать. Кого-то уже послали за Николаем Степановичем, сапожник Саенко побежал звонить на газовый завод.

Поручив детей соседкам, Мария Ивановна сходила в комнату за ключом, так как газ шел из-под двери их сарая. Однако замок Витиной конструкции открыть было невозможно. В это время возвратился старичок — сапожник Саенко, звонивший на газовый завод, и сообщил, что никто с завода не приедет, потому что никакого газопровода даже поблизости пет и не было. И все же газ продолжал сочиться из-за двери. Замок пробовали открывать все по-очереди, но безуспешно. Неутомимый Саенко ковырялся в нем шилом, но и шило не помогло. Пришлось взломать дверь. Зажав пальцами нос, сапожник первым вбежал в сарай и увидел электрическую плитку, подключенную к лампочке. Лампочка перегорела. На плитке стояла плошка, и из нее валил желто-зеленый газ. Накрыв плошку куском железа, Саенко выключил плитку и, закашлявшись, выскочил во двор.

Его сообщение вызвало много толков и споров. Всем было понятно, что это дело Витькиных рук. Одни требовали, чтобы мальчик был немедленно наказан — лучше всего, если Николай Степанович его выпорет. Другие, особенно те, кому Витя успел запаять тазы и кастрюли, заявляли, что бить детей — значит, «отбивать у них разум». Но в одном и те и другие соседи единодушно сошлись: теперь понятно, почему им так много приходилось платить за свет!

Мария Ивановна молча, слушала. Она привыкла, что Витю или очень хвалили или очень ругали, и не вмешивалась, стараясь не вызвать еще больших споров.

Малыш между тем, воспользовавшись общей суматохой, пробрался в сарай. Старший брат посвящал его в свои технические проблемы, поэтому он решил на всякий случай припрятать злополучную плошку. Зная, что на плитке всегда стоит все горячее, он своей панамкой снял плошку и, спрятав в углу, прикрыл еще доской.

В сарае воздух еще не очистился, и Малыш стал кашлять. Мария Ивановна бросилась за ним в сарай и выволокла во двор. Однако Малыш успел прихватить с собой большую никелированную шайбу.

Наконец, шум во дворе затих, споры прекратились. У кого-то сбежало молоко, кто-то вспомнил про борщ, оставленный на примусе, и соседи разошлись.

Любаша, у которой сон прошел, как только они вернулись домой, сейчас же заметила блестящую шайбу.

— Дай! — закричала она.

Вмешалась мама. Она отобрала шайбу у Малыша, привязала к ней ленточку и отдала Любаше.

— Ты большой, Малыш, а она маленькая, ты должен ей отдавать игрушки, уступать ей!

Малыш был не согласен и, надувшись, сел в углу.

— Я сбегаю за керосином, а ты смотри, чтобы Любаша не плакала, поиграй с ней, — сказала Мария Ивановна.

Малыш оживился и подсел к кровати, не спуская глаз с блестящей шайбы. Когда мать ушла, он попытался отвлечь внимание Любаши от ее игрушки. Но Любаша крепко зажала ленточку в кулачке. Тогда, подражая матери, Малыш строго сказал:

— Спать, спать, Любаша!

Она замотала головой, захныкала, по Малыш был неумолим. Он принес салфетку и завязал девочке глаза, приговаривая:

— Темно, Любаша, спи, спи! Темно, уже ночь.

Любаша еще похныкала немножко, но затем стала затихать и уснула, а шайба снова оказалась в руках у Малыша.

Вот и отлично. Теперь он постарается приладить шайбу к Витиному приемнику. Наверное, он тогда станет громче