Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

— Хороша веревка, ничего не скажешь. Подержи-ка ты теперь Олю. Я передохнул, — сказал Семен.

Они вдвоем принялись ее звать. Из-за кормы ее не было видно и Семен, перебирая руками, отправился за ней.

— Мишка устроился как бог! — отплевываясь после волны, сказал он.

Оля повернула к нему лицо, на котором снова стала кровоточить ссадина, и как-то улыбнулась посиневшими уголками губ.

— Давай вместе, я тебе помогу, — предложил Семен.

— Я лучше сама, — ответила Оля и стала медленно двигаться к брату. Семен остался на ее месте, чтобы удерживать равновесие.

— Витя! Как ты там?! Можешь еще немного продержаться?! — закричал он.

— Продержусь, — не очень бодро ответил тот из-за шлюпки. Что еще мог он сказать? Можешь, не можешь — надо!

— Ветер уже не гудит! — стараясь ободрить его, крикнул Семен. Теперь, когда Олю держал Миша, крепко привязанный к «Афродите», надо было время от времени переговариваться с Витей. Все-таки ему будет легче.

— Ветер утих! — опять закричал Семен и вдруг понял, что не соврал.

Море все еще бушевало. Но ветер уже не дул порывами. Гребни на волнах стали короче. Горизонт прояснялся. И тут Семен увидел… Да, да, это была правда, самая настоящая правда!

— Катер! Катер! — закричал он во все горло.

Прямо на них шел буксир «Юг». Он был совсем недалеко. На носу со спасательным кругом стоял, опираясь на палку, барба Спира. А рядом с ним заливался радостным лаем Аврал…

Глава одиннадцатая

Аврал сидел возле ножки стола и, стуча по полу рыжим мохнатым хвостом, влюбленно смотрел на Мишу. От пережитых волнений, от боли в руках и ногах, от того, что скамейка как будто покачивалась, Миша не мог есть, но старался не показывать виду. А когда Иван Тимофеевич сказал, чтобы он лег отдохнуть, бодро ответил, что чувствует себя очень хорошо.

Медленно, скрывая некоторое смущение, Семен пил чай вприкуску и упорно дул на блюдце. За стол он сел после долгих приглашений. Приглашали Миша и Иван Тимофеевич. Семен отказывался.

— Садись! — повелительно сказала Оля. — Руки у тебя давно отмылись!

Семен рассмеялся. До сих пор он презрительно относился к девчонкам. Ему казалось, что все они тряпичницы и трусишки и не способны на подвиги и верную дружбу.

Когда Оля в порту вырвала у него сигарету и обозвала «пустой головой», он даже растерялся от удивления. А когда он захотел ее припугнуть, она и не подумала отступить.

Потом, когда они шли на «Афродите», пришлось признать — Оля совсем необычная девчонка.

И сейчас — неужели она ничего не расскажет о том, как они уходили от волнолома, как она гребла, пока не свалилась без сил…

Нет, Оля молчит, и дед ее тоже ни о чем не расспрашивает. Только Миша ему очень сбивчиво рассказал, как они едва не утонули. Видно, так у них заведено — не говорить о себе, не хвалиться.

А Оля между тем деловито приготовляла для всех бутерброды с брынзой. Она даже не спросила, хочет Семен есть или нет. Просто положила хлеб с брынзой перед ним и Мишей. Сама она принялась за еду только после того, как вся брынза была разделена и каждому досталось по хорошему куску.

Иван Тимофеевич и барба Спира (он остался на маяке после того, как ушел катер) вели неторопливую беседу.

— Жаль, не знал раньше про «Чайку», филос[14]- сказал барба Спира. — Я посмотрел бы за берегом. А у милиции… Много дел имеет милиция.

— Все равно найдем! — воскликнула Оля.

— Найдем, — солидно подтвердил Миша, незаметно опуская под стол кусочек брынзы. Интересно, будет ее есть Аврал или нет? Аврал слизнул брынзу и положил лапы Мише на колени.

— В порт они не пошли, двинули прямо, я видел, — сказал Семен.

— Ничего ты не видел, — возразила Оля. — Шквал налетел так неожиданно, что никто ничего не успел разглядеть. Да и темно сразу стало, как будто тучи упали на землю… Но Сеня правильно сказал, в порт они не пошли…

— Найдем, — пристукнул палкой барба Спира. — Ну, корици, дай барбе Спире чан.

— Налей-ка и мне, Олёк, — попросил Иван Тимофеевич.

Старики принялись за чай. Ивану Тимофеевичу Оля приготовила крепкий, почти коричневый. Барбе Спире — светлый, и стакан наливала только на три четверти — так он любил.

— Ты скажи, филос: «Не хочу работать за тебя». Почему человек уходит, когда хочет? — возвращаясь к какому-то неоконченному разговору, сказал барба Спира.

— Да если ему понадобится, пусть идет, но почему он меня не предупредил? Разве можно так, бросить маяк! — заметил Иван Тимофеевич.

— Плохой человек! Я говорил: плохой, — убежденно сказал барба Спира. — Гнать надо.

— Мне тоже сдается, что такого человека нельзя пускать на маяк, — согласился Иван Тимофеевич.

— Кто, деда, плохой? — спросила Оля.

— Зачем тебе это? — тихо спросил Иван Тимофеевич. — Мы тут об одном человеке вспомнили.

Миша перебрался на свою кровать, и к нему сейчас же вскочил Аврал. Он очень удобно устроился у Миши на коленях.

— Сеня, иди тоже к нам, — позвал Миша.

Иван Тимофеевич, закурив после чая трубку, повел наступление на барбу Спиру. В ближайшее время должна была открыться школа юнг. Школе передадут парусник «Вегу», на котором ученики будут проходить практику, пойдут в плавание. Барба Спира умеет сращивать тросы, заделывать огоны[15] на стальных тросах, плести маты. Делать все, что необходимо для оснащения судов. Такой знающий такелажник, как Барба Спира, многому научит будущих моряков.

— Спроси, скоро откроют уже школу юнг? — прошептал Семен.

Оля кивнула и, повернувшись к деду, ждала, когда удобнее будет вмешаться в разговор.

— Такой, как ты, такелажник, такой капитан и такой, моряк, — говорил Иван Тимофеевич.

Спира, сохраняя строгий и грозный вид, старался не пустить на губы беспомощную, детскую улыбку радости. Разве для грека, прирожденного морехода, бывает похвала выше, чем слова — хороший капитан.

— Да тебе в школе юнг цены не будет! Скольких ребят людьми сделаешь…

— А когда уже туда принимать будут? — спросила Оля, видя, что барба Спира нарочно затягивает разговор, чтобы его еще хвалили и уговаривали.

Барба Спира с удовольствием поддавался искушениям Ивана Тимофеевича. Если человеку за семьдесят и его убеждают, что он необходим в любимом деле, кто не растянет удовольствия — заманчивого процесса уговоров, поддельного колебания, когда в душе все так и поет — ага, нужен старик! О, он еще не так стар, как вам кажется! И списывать его еще рано…

— Вот решение придет, и начнут набирать учеников, — пояснил Иван Тимофеевич.