Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

Подошел Гаврило Адамович, начал было о чем-то говорить, но тут же остановился, с тревогой посмотрел на учителя.

— Задремал дедушка? — и подмигнул Харитону.

— Не знаю…

В дубраве бурлил людской водоворот, слышался смех, гомон, как бывает всегда, когда соберется в одном месте много народу. Кто-то уже допытывался, почему не начинается беседа, и Гаврило Адамович обратился к учителю:

— Андрей Иванович, вы не спите?

Учитель молчал.

Председатель колхоза склонился над ним, заглянул в лицо.

Учитель был бледен, глаза закрыты, рот плотно сжат.

Громовой-Булатов шевельнулся, не открывая глаз, глухо простонал. Харитон знал, что с дедом случается такое, когда ему очень плохо. Знал это и председатель, он тревожно крикнул в толпу:

— Врача здесь нет?

Врача не было. Первым спохватился Харитон. Не раздумывая, он вскочил, бросился в село. Бежал, натыкаясь на пни, путаясь в траве, бежал, не ощущая усталости. Задыхался, но не замедлил бега, наоборот, бежал все быстрей; верил, что успеет, и доктор, который уже не раз вовремя оказывал дедушке помощь, поможет ему и сейчас.

Харитон был еще очень юн и так верил в медицину, что считал ее способной побеждать самое смерть.

Часть третья

ВАДИМ АНДРЕЕВИЧ

ВАДИМ АНДРЕЕВИЧ

I

Всего мог ждать Харитон, только не этих слов:

— Собирай вещи, завтра вылетаем.

Так сказал дядя Вадим, Вадим Андреевич, сын Андрея Ивановича, Лянин отец.

О Вадиме Андреевиче Харитон слышал не раз, видел его на фотографии, Ляна ему уши прожужжала о своем любимом папочке, но встретился с ним Харитон впервые, когда директор Новотуржанского завода с женой Клавдией Макаровной приехал на похороны отца. И хотя Харитон был потрясен внезапной смертью дедушки, он все-таки с каким-то особенным интересом ждал приезда дяди. Тот представлялся ему человеком необыкновенным, молчаливым и строгим исполином, недоступным, загадочным, способным творить такое, чего не могут другие, обычные люди.

Вадим Андреевич оказался самым обыкновенным, очень похожим на дедушку Андрея. Он был еще молод, вернее, выглядел моложе своих зрелых лет. А что был молчалив, так это точно. Но эту молчаливость, как потом решил Харитон, вызвали сами обстоятельства. Не предполагал Вадим Андреевич, что отец так скоро и так внезапно умрет… Жить бы да жить Андрею Ивановичу, а он взял да умер.

Люди потом рассказывали, что видели старого учителя на лугах возле Десны. Бродил он по тропкам давнего детства, словно прощаясь со всем, что окружало его.

Обо всем этом соседи и односельчане вместе и в одиночку по нескольку раз в день наперебой рассказывали сыну. И чем больше рассказывали, тем более легкой представлялась отцовская смерть, такая выпадает одному из миллионов. Вадим Андреевич терпеливо выслушивал все эти рассказы. В глазах его, больших и лучистых, поселилась глубокая грусть, в уголках губ застыла болезненная улыбка, высокий лоб прорезали три глубокие морщины, и все это как-то сразу, в один день состарило человека.

Вадим Андреевич не плакал, не убивался. Харитону сперва показалось, что он и вовсе не был огорчен смертью отца. Это вызвало скрытое негодование в душе Харитона. Он не мог понять, как это родной сын не переживает смерти отца, в то время как для него, Харитона, померк белый свет. Ему больше понравилась Клавдия Макаровна, женщина видная, чем-то похожая на Ляну, мягкосердечная, душевная, ходившая все время с красными от слез глазами.

Но Харитон быстро переменил свое мнение о дяде Вадиме. Он увидел, что наедине с собой Вадим Андреевич места себе не находит, ночи напролет бродит, будто тень, в саду, ни на минуту не смыкает глаз… И Харитон впервые задумался над тем, что человек, не способный плакать и раскисать, гораздо труднее переживает горе.

При первом знакомстве дядя Вадим не сказал Харитону ни слова, будто и не заметил его, не признал за родного. Однако оказалось, что он, хоть и видел племянника впервые, знал о нем, считал родным и близким. Харитон ощутил это, когда Вадим Андреевич окинул его пристальным взглядом, и взгляд этот сразу потеплел, сделался сочувственным. Дядя Вадим положил ему на голову свою руку, и Харитон весь как-то сжался, потому что никогда не касалась его такая добрая мужская рука. Сперва он чуть было не увернулся от этого прикосновения, но почувствовал и понял, что его приголубила родная рука, тепла и ласки которой не нужно чураться. И Харитон, сам не зная, как это случилось, припал лицом к груди Вадима Андреевича. Припал всего на минутку, а почувствовал, что ему теперь на всю жизнь хватит этой опоры и защиты. Дядя легко взъерошил ему волосы, тихо произнес:

— Ничего, Харитон, как-нибудь проживем…

До сегодняшнего дня Вадим Андреевич не обмолвился с Харитоном ни единым словом, но пареньку вполне было достаточно этого «как-нибудь проживем».

Хлопец понимал, что перед несчастьем, перед лицом безвозвратной утраты Вадим так же беззащитен, как и сам он, Харитон. У обоих тяжелое горе, которое не высказать, не облегчить ничем. В такое время не нужны слова, а потому и сам он молчал, бродил с окаменевшим лицом и плотно сжатыми губами. Он не мог ни говорить, ни плакать, ни есть, ни пить. К нему обращались люди, произносили слова сочувствия, а он почти ничего не слышал; если же и слышал, то никак не мог сообразить, зачем все это говорится, для чего. Интуитивно чувствовал, что среди всех людей, окружавших его в эти дни, самым понятным и близким был дядя Вадим. Потому что он тоже молчал. И Харитон, сам того не замечая, тянулся к дяде; эта близость поддерживала его. Он был уверен, хоть о том и не думал, что только рядом с дядей у него достанет силы перенести случившееся.

Дедушка уже не побывал в родном доме. Прямо с луга его отвезли в больницу, снарядили в последний путь. Уложили в гроб, обитый красным сатином, поставили в сельском Доме культуры, украсили венками. Боровчане и жители соседних сел тихо проходили мимо, скорбно глядели на старого учителя, запоминая каждую черточку его лица, такого знакомого, ко теперь неподвижного, отчужденного.

Харитон стал рядом с дядей Вадимом. Спокойствие дяди передалось и ему, дядину боль он чувствовал в своем сердце. Стоял и думал о том, как удивительна жизнь, как много в ней необычного. Не мог понять, зачем существует смерть. Жил на