Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

— Спасибо, спасибо… — тихо отвечал им Вадим Андреевич, пожимая руки, а тетя Клава молчала; видно, слова застряли у нее в горле.

Захрипел громкоговоритель, резкий голос сообщил, что пассажиров, отлетающих в Донецк, приглашают на посадку.

— Это нам, — сказал Вадим Андреевич.

И только тут вспомнил про Харитона:

— Харитон, ты здесь?

Харитон был здесь, он стоял возле широкой, облицованной цветными кафельными плитками колонны. Его отрекомендовали вновь прибывшим.

— Племянник мой, Харитон, — сказал Вадим Андреевич.

Имена тех, с кем знакомили Харитона, не были названы. Мужчины сочувственно посмотрели на парнишку, а один из них, видимо старший по положению и возрасту, положил руку Харитону на плечо, мягко спросил:

— В каком учишься, Харитон?

Позже Харитон узнал, что это был сам министр, главный начальник дяди Вадима и большой приятель Ляны.

На обширной площади аэропорта, открывшейся взору Харитона, стояли в ряд огромные воздушные лайнеры, свистели и гремели, создавая такой невероятный шум, что, засмотревшись на них, Харитон уже ничего не видел и не слышал. Он не заметил, когда исчез министр и его спутники, как он сам оказался в крошечном, словно игрушечном, автопоезде, повезшем его по асфальтовому полю к громыхавшим воздушным гигантам.

III

Самолет тронулся с места незаметно. Харитон даже не сразу ощутил, что он медленно катится, так как моторы молчали, машину не качало, и движение можно было заметить, только глянув на аэропортные строения. Аэровокзал уплывал назад, и некая незримая сила тащила самолет на стартовую полосу. Уже позже Харитон узнал, что специальные автомашины отводят самолет от аэровокзала, потому что если бы двигатели всех машин, отправляющихся в рейсы, начинали работать вблизи зданий, то недолго было бы и оглохнуть от рева.

Самолет замер перед широкой асфальтовой полосой. Загорелось табло: «Не курить, пристегнуть ремни», одновременно сбоку, в одном из моторов, зазвенело, зашумело. Так продолжалось до тех пор, пока не взревел реактивный двигатель, и самолет задрожал нервно и мелко. У Харитона замерло сердце. Он не заметил, когда вздрогнул и заработал второй двигатель, так как лихорадочно размышлял: может, выскочить из этого чудища, покуда не поздно? Уж очень сильные сомнения одолевали его, особенно насчет того, как самолет будет приземляться, завершив рейс. Внимательно следил он за поведением пассажиров, в первую очередь за дядей Вадимом. Тот не спешил привязывать себя ремнем к сиденью — возможно, не прочитал предупреждения, — о чем-то переговаривался с тетей Клавой, будто они сидели не в самолете, а в тесной кухоньке дедовой хаты. А может, Вадим Андреевич советовался с женой — лететь или лучше тоже выскочить из этого подозрительного помещения, длинного, будто поставленная на колеса рига? И только когда появилась девушка в синем костюме и красивой пилотке с лётной эмблемой и попросила всех пристегнуться, дядя и тетя, а также остальные пассажиры взялись за матерчатые ремни с блестящими бляхами.

В микрофон сообщили, откуда и куда они полетят, на какой высоте, какая температура воздуха будет за бортом и кто пилотирует их корабль. Тем временем самолет, весело покачивая длинными крыльями, катился по бетонной дорожке. Харитон, услыхав о высоте, о двадцати с лишним градусах мороза за бортом, вконец разочаровался в путешествии. Чуть не заплакал — дернуло же его полететь, вот влип в оказию! Лучше б гулял где-нибудь возле Десны, лежал в траве да смотрел бы в небо, следил, как проносятся там серебристые самолеты…

Возможно, он и сорвался бы с места, бросился бы к двери, если б не появилась та самая девушка, уже с подносом, полным конфет в золотых и серебряных обертках. Конфеты Харитон очень любил. Всякие сомнения тут же оставили его. Не отрываясь следил он за подносом, прикидывая, сколько конфет можно взять: горстку или больше.

Пассажиры лениво брали по конфетке, неторопливо разворачивали бумажку, клали в рот. Харитон был так разочарован этим, что даже не заметил, как самолет, ловко развернувшись, замер перед длинной и ровной, точно расстеленный бесконечный холст, взлетной полосой. Он все же захватил в горсть с полдесятка маленьких конфеток, так привлекательно выглядевших издали и совсем не таких соблазнительных вблизи, развернул одну, бросил в рот, тут же отметив, что они мятные, а такие он не любил. Делать нечего, он лениво гонял во рту леденец. Но он тут же забыл о конфетах и обо всем на свете, потому что вдруг увидел в окно, как мимо на бешеной скорости проносятся столбики с фонарями, как мелькают строения, как все плывет куда-то вниз, исчезает, только небо с клочьями туч несется навстречу. Моторы натужно гудели. Потом произошло нечто невероятное — от неожиданности и испуга Харитон проглотил конфету, а руками с такой силой вцепился в сиденье, что даже пальцы посинели. Еще бы не вцепиться, если самолет крутануло в сторону так, что вверху засинело небо, а внизу зачернела земля. Она оказалась на таком опасно близком расстоянии, что Харитон решил — зацепится самолет за бугор крылом и упадет на поле. Но самолет моментально выровнялся, еще веселей взревел могучими двигателями и полез вверх, ближе к солнцу, туда, где плыли белые громады облаков, где двадцать с лишним градусов мороза. Однако вместо ледяных узоров на стеклах иллюминаторов появились дрожащие и пузырящиеся дождевые подтеки. Харитон удивился: кругом ясно, а на окнах — дождевые полосы. Откуда?

Весь страх с него будто рукой сняло. Он подумал про себя, что если бы здесь людей подстерегала опасность, то их в самолет ни на какой веревке было б не затащить. А тут смотри — ни одного свободного места в салоне, да еще вроде и не всем удалось улететь. И он уже смело осматривался, тайком наблюдал за пассажирами. А они вели себя по-разному. Женщины расслабленно откидывали на спинки сидений головы — дремали или делали вид, что хотят вздремнуть. Мужчины держались независимо: кое-кто сразу же отстегнулся, а один уже сновал в узком проходе, намереваясь куда-то попасть, хотя, видно, и сам не знал, куда ему надобно.

Харитон взглянул на дядю Вадима. Тот сидел, ни на что не обращая внимания, тоскливо смотрел в окно, в глазах его застыла задумчивость, смешанная с печалью. Харитон понял, что Вадим Андреевич совершенно не думает о том, где находится, что для него такая обстановка привычна, и от этого хлопец почувствовал себя спокойнее и увереннее. Только и всего, что в ушах непривычно звенит. Беспокоил рев двигателей, но Харитон понимал, что с минуты на минуту все это