Альманах гурманов - Александр Гримо де Ла Реньер

Негостеприимство это объясняется, пожалуй, не только и не столько скупостью парижан, сколько их дневным распорядком. В Париже все дела делаются с десяти часов утра до четырех часов пополудни, так что утро – важнейшая часть дня, и здесь каждая минута на счету. Приглашая своего гостя позавтракать вместе с вами, вы рискуете опоздать на деловое свидание, пропустить важную встречу, не заключить выгодную сделку: ведь если уж люди уселись за стол (особенно если эти люди – провинциалы), скоро они из-за него не встанут. Впрочем, в большей части домов завтрак – трапеза основательная, так что если хозяин, уже сидящий за столом, настоятельно просит вас составить ему компанию, можете не сомневаться, что предложение это искреннее: ведь ваше присутствие не причинит Амфитриону неудобств и не введет в дополнительные траты.

Примерно так же обстоит дело, если вы приходите во время обеда и у Амфитриона нет оснований подозревать вас в заранее обдуманном намерении, а трапеза не рассчитана на строго определенное число гостей и лишний рот не нарушит ее плана. Впрочем, в правильно устроенном доме путь в кабинет хозяина никогда не пролегает через столовую; это – дань предупредительности по отношению к тем людям, которые приходят к хозяину около четырех пополудни и которым было бы обидно уходить, имея перед глазами зрелище накрытого стола; если расположение комнат в доме иное, лучше уж вовсе никого не впускать, как поступают в Монпелье, где, чтобы не искушать посетителей, дверь перед ними затворяют сразу после полудня.

Так обстоит дело в городе. В деревне все иначе, и гостя, особенно если он добрался до дома пешим ходом, непременно приглашают к столу. Это правило неизвестно лишь в деревне Ашер, где (как о том было рассказано в главе «Обеды по памяти», которую мы настоятельно рекомендуем вниманию всех собирающихся в путь) друзей, прибывших в час обеда, выставляют за дверь. Как несчастны были бы все Гурманы, когда бы все Амфитрионы уподобились ашерскому Александру[562]!

Прибывшему в загородное поместье прежде всего, по обычаю, предлагают прохладительное питье; впрочем, предложение это далеко не всегда искреннее: ведь за напитком надобно послать в погреб, а значит, отвлечь слугу от других дел, затем открыть бутылку, которая уже назавтра окажется негодна к употреблению, и проч.; гость поступит правильно, если откажется от всего, кроме гасконского питья, которое, что называется, дешево и сердито, ибо под этим именем скрывается просто-напросто стакан воды; но еще более правильно сделает гость, если, перед тем как войти в дом, избавится от одной из своих ног[563]. Когда вас в самом деле хотят угостить прохладительным напитком, вам этого не предлагают, а просто без лишних слов наполняют ваш стакан, после чего вы уже не можете сомневаться в искренности чувств Амфитриона.

Кстати, если вина вам не поднесли, причина отнюдь не всегда в скупости; есть дома, где царит такой строгий порядок, что едят и пьют там только за столом. Приходится приноравливаться к этой методе и терпеть жажду и голод до самого обеда. […]

О часах, рассмотренных в их отношениях с едой

Из всех ремесел, известных в подлунном мире, ремесло Гурмана требует наибольшей точности в расчете времени; опоздание хотя бы на минуту чревато для Гурмана последствиями самыми гибельными, бедствиями роковыми и непоправимыми. Мы докажем это с легкостью.

Отложить крещение, свадьбу или похороны на несколько часов можно совершенно безболезненно; это вовсе не тот случай, который на юридическом языке именуют безотлагательным. То же самое позволительно сказать обо всех прочих церемониях, обо всех театральных представлениях и обо всех публичных казнях, обо всех общественных обязательствах, даже о сигнале к началу боя и о подписании мирного договора. Мы исчислили важнейшие события гражданской жизни – среди них нет ни одного, которое нельзя было бы безболезненно отложить на более или менее продолжительный срок. Конечно, отложив его, мы рискуем раздражить нетерпение отдельных персон, однако дело само по себе ничуть не пострадает: крещение не перестанет быть вторым рождением; брак не перестанет быть счастливым или несчастливым, в зависимости от характеров и обстоятельств; похороны не перестанут быть завершением жизни; трагедия и комедия, балет и опера, мелодрама и проч., начнись они в восемь вечера вместо семи, не станут меньше увлекать и забавлять, воодушевлять или утомлять зрителей; визиты, даже такие важные и священные, как визиты пищеварительные, не станут значить меньше, если их нанесут часом позже; наконец, исход сражения по-прежнему будет зависеть вовсе не от того времени, когда оно началось, а мирный договор не утратит своей силы, если будет подписан часом позже. Ни суть, ни ценность всех этих событий не переменятся от того времени, когда именно они свершатся.

Скажем больше: некоторым из названных событий задержка даже пойдет на пользу. Она позволит задуматься, убережет от опрометчивых шагов и, благодаря опозданию, вы, возможно, не совершите поступка, который окажет губительное влияние на всю вашу жизнь. Случалось, что отсроченная свадьба так никогда и не была сыграна, причем от этого выиграли и жених, и невеста; опоздание курьера помешало подписанию политических трактатов, которые, скорее всего, обрекли бы на бедствия и нищету целые народы; отсрочка казни позволила гонцу вручить палачу бумагу о помиловании и спасла жизнь невинного. Одним словом, торопливость нужна отнюдь не во всех делах; тише едешь – дальше будешь: тот, кто соблюдает это правило, преуспевает и богатеет; Римская Курия испокон веков действует только таким образом.

Если от священнейших из наших обязанностей и важнейших из наших дел мы перейдем к забавам и радостям, мы найдем еще больше доводов в пользу нашей системы. Отложенное свидание, перенесенный на другой день спектакль или отсроченный бал по прошествии времени сделаются лишь более восхитительными. Чем дольше ждешь наслаждения, тем острее оно оказывается, ведь наслаждение как раз и начинается с надежды, и без этой увертюры нам его не оценить по достоинству, ибо, промелькнув как молния, оно не оставляет почти никакого следа. Надеяться значит наслаждаться; ожидание удовольствия преисполняет наши чувства и воображение пленительного восторга, тогда как обладание предметом, которого мы страстно желали и добивались, слишком часто сменяется отвращением.

На первый взгляд все эти соображения могут показаться парадоксальными и причудливыми, но мы верим, что, поразмыслив, люди рассудительные признают их за истины неопровержимые.

Есть лишь одна область, к которой описанные принципы неприменимы; это еда; обед, с той самой минуты, когда повар взялся за нож, и до той минуты,