Фауст. Страдания юного Вертера - Иоганн Вольфганг Гёте

друга в объятия снова,

О, тогда сохрани в душе мой трепетный образ,

Чтоб равно быть готовой принять и счастье, и горе.

Если тебя привлекут иное жилище и связи,

Будь благодарна судьбе за то, что она посылает,

Добрым добром воздавай, а любящим –  чистой любовью,

Но, повсюду в дорогу готовая легкой стопою,

Чтоб в глубокое горе не впасть вторичной утраты,

Каждым днем дорожи; но жизнь не выше другого

Блага считай и цени, – обманчиво каждое благо».

Так сказал он –  и мне никогда с той поры не являлся.

Все утратя, я тысячу раз эту речь вспоминала

И теперь вспоминаю, когда любовь мне готовит

Чудный удел, и надежда врата предо мной отверзает.

О, прости мне, мой друг, что, твою даже чувствуя руку,

Я дрожу. Мореходцу, вошедшему в пристань, невольно

Кажется, будто твердыня земли колеблется тоже».

Так сказала она и вместе кольца надела.

Ей на это жених отвечал в благородном волненьи:

«Тем прочней, Доротея, да будет при общем смятеньи

Наш союз. Мы будем друг друга держаться

Крепко и так же крепко стоять за наши владенья.

Тот, кто в смутное время сам колеблется духом,

Зло умножает и средства ему дает разрастаться;

Кто же незыблем в душе, тот собственный мир созидает.

Немцам вовсе нейдет волнение страшной тревоги

Распространять, а самим и туда и сюда подаваться:

Это наше должны мы сказать и поддерживать слово.

И поныне еще превозносят решимость народов,

Бога, законы, родителей, жен и детей защищавших,

Если даже они, сражаясь с отвагою, пали.

Ты моя –  и мое отныне моим стало дважды.

Не с тоскою и страхом беречь и блюсти его стану,

Но с отвагой и силой. И если б теперь неприятель,

Или вперед нам грозил, сама снаряди меня в битву:

Буду я знать, что ты блюдешь за родительским домом.

О, я смело в ту пору грудью врагов повстречаю!

И если б каждый думал, как я, то сила б восстала

Против силы и мир нас всех обрадовал вскоре».

Стихотворения

Перемена

Лежу я в потоке на камнях. Как рад я!

Идущей волне простираю объятья,

И дружно теснится она мне на грудь;

Но, легкая, снова она упадает,

Другая приходит, опять обнимает:

Так радости быстрой чредою бегут!

Напрасно влачишь ты в печали томящей

Часы драгоценные жизни летящей

Затем, что своею ты милой забыт.

О, пусть возвратится пора золотая!

Так нежно, так сладко целует вторая, –

О первой не будешь ты долго грустить.

Прекрасная ночь

Вот с избушкой я прощаюсь,

Где любовь моя живет,

И бесшумно пробираюсь

Под лесной полночный свод.

Лунный луч, дробясь, мерцает

Меж дубами по кустам,

И береза воссылает

К небу сладкий фимиам.

Как живительна прохлада

Этой ночи здесь, в тиши!

Как целебна тут отрада

Человеческой души!

Эта ночь томит, врачуя,

Но и тысяч равных ей

Не сменяю на одну я

Милой девушки моей.

Мотылек

Вчера я долго веселился,

Смотря, как мотылек

Мелькал на солнышке, носился

С цветочка на цветок.

И милый цвет его менялся

Всечасно предо мной.

То алой тенью отливался,

То нежной, голубой.

Я вслед за ним… но он быстрее

Виляет и кружит.

И вижу –  вдруг, прильнув в лилее,

Недвижимый блестит.

Бегу… И мой летун вертлявый

Дрожит в моих руках.

Но где же блеск его румяный,

Где краски на крылах?

Увы! коснувшись к ним перстами,

Я стер их нежный цвет;

И мотылек… он все с крылами,

Но красоты уж нет.

«Так наслажденье изменяет! –

Вздохнувши, я сказал, –

Пока не тронуто –  блистает;

Дотронься! – блеск пропал!»

Цепочка

Послал я средь сего листочка

Из мелких колец тонку нить:

Искусная сия цепочка

Удобна грудь твою покрыть.

Позволь с нежнейшим дерзновеньем

Обнять твою ей шею вкруг;

Захочешь –  будет украшеньем;

Не хочешь –  спрячь ее в сундук.

Иной ведь на тебя такую

Наложит цепь, что, ах, грузна:

Обдумай мысль сию простую,

Красавица! – и будь умна.

Брачная ночь

В покое сна, вдали от пира,

Эрот сидит и каждый миг

Трепещет, чтобы к ложу мира

Взор любопытный не проник.

И огонек едва мерцает

Пред ним в священной тишине,

И фимиам благоухает,

Чтоб насладились вы вполне.

И как дрожишь ты, час почуя,

Когда гостей уходит хор;

Горишь ты весь, ее целуя;

Она молчит, потупя взор.

Желаньем грудь твоя пылает;

Спешишь в святилище ты с ней –

И огонек едва мерцает,

Светясь бледнее и бледней.

И грудь ее дрожит, волнуясь, –

И нет в ней строгости былой:

Она умолкла, повинуясь;

Быть смелым –  долг отныне твой!

Эрот поспешно помогает

Тебе сорвать одежды с ней –

И шаловливо закрывает

Глаза рукою поскорей.

Прометей

Закрой, Зевес, парами облаков

Твое разгневанное небо

И забавляйся, как мальчишка,

Сбивающий головки у волчцов,

Громи дубы и горные вершины;

Моя земля

Останется за мной,

И хижина, что создал я, не ты,

И мой очаг,

Чей жгучий пламень

В тебе тревожит зависть.

Не знаю я под солнцем ничего

Ничтожней вас, богов!

Дыханием молитв

И данью жертв

Свое величие питаете вы скудно,

И умерли бы вы,

Когда бы нищие и дети

В себе не тешили бессмысленных надежд.

Когда я был ребенком,

Когда кругом не видел ясно ничего,

Тогда, в бессилии, блуждающие взоры

Я к солнцу устремлял,

Как будто там, вверху,

Был чей-то слух, чтоб внять моим мольбам,

И чье-то сердце, как мое,

Горело жалостью, тоскуя с огорченным.

Кто мне помог

В борьбе с надменностью титанов?

Кто спас меня от смерти,

Спас от рабства?

Не ты ли все само свершило,

Священным пламенем пылающее сердце?

И благодарностью напрасной

Не ты ли, юное, горело

Тому, кто дремлет в небесах?

Мне чтить тебя? За что?

Усладил ли ты скорби

Утомленного?

Осушил ли ты слезы

Огорченного?

И разве меня

Не создало мужем

Всесильное время