Священные чудовища. Ужасные родители - Жан Кокто

Однажды вечером шедший по улице молодой солдат увидел через широко распахнутые ворота этот шумный и тенистый двор. Солдат остановился, оперся на каменную тумбу и бросил на эту суету взгляд, коим Бонапарт, должно быть, озирал революционные клубы.

Поколебавшись, он вошел и смешался с группой шоферов.

Он казался совсем молодым, а форма придавала ему вид сына полка. Но что заставляло сомневаться в его молодости, так это галун унтер-офицера на голубом кителе. Лицо его, свежее, живое и с правильными чертами, служило ему вернее всякого удостоверения.

Уже через десять минут он помогал всем и знал все. Он знал даже, что накануне привезли генерала д’Анкура – единственного пациента первого этажа. Генерал был другом главного хирурга, и только благодаря этому госпиталь Бюффон уступил этого пациента. Генералу должны были ампутировать ногу. Он бредил. Хирург мало верил в благополучный исход.

Переходя от группы к группе, молодой солдат в конце концов наткнулся на доктора Верна, составлявшего с княгиней де Борм список членов их клуба.

– Кто вы? – спросил Верн, по обыкновению грубо.

– Гийом Тома́ де Фонтенуа.

– Родственник генерала де Фонтенуа?

В то время имя этого генерала было на слуху.

– Да, племянник.

Эффект от такого ответа был мгновенен, ибо доктор ни на минуту не терял из виду своего креста[13]. Крест вел его, как звезда волхвов.

– Черт возьми! – вскричал он. – И вы – с нами?

– Я, – сказал молодой человек, – секретарь генерала д’Анкура. Он, увы, не нуждается в моих услугах, и я занимаюсь, чем могу, оставаясь поблизости.

– Само небо вас послало! – воскликнула княгиня. – Если генерала и спасут, он еще на несколько месяцев останется в постели. Я вас вербую. Я ваш генерал!

И, в то время как Верн чувствовал, как растут его шансы на крест, Клеманс представляла себе тысячи возможностей, что несет имя де Фонтенуа. Эта женщина, не замечавшая обмана в двух метрах, предвидела будущее. И в очередной раз не ошиблась.

Гийом Тома, несмотря на громкое имя, был самозванцем. Он не был племянником генерала де Фонтенуа и вообще с ним не стоял ни в каком родстве. Он родился в Фонтенуа близ Осера, где, как считают историки, Карл Лысый в 841 году одержал свою победу.

Когда началась война, ему было шестнадцать. Он злился и проклинал свой возраст. От дяди, капитана дальних плаваний, Гийом унаследовал страсть к приключениям. Он был сиротой и жил на Монмартре с теткой, набожной старой девой, позволявшей ему разгуливать где вздумается. Ее занимало лишь спасение собственной души, а о ближних она не заботилась.

Поняв, что ложь открывает путь к приключениям, Гийом набавил себе лет, сказал соседкам, что собирается поступить на службу и что ему дадут специальное поручение, и в один прекрасный день явился в форме, которую взял у приятеля.

И в этой маскировке он болтался вокруг казарм и у ворот Дома Инвалидов.

Тетке он говорил, что ходит в школу стрелков. Вокруг было так смутно, так спутано, что можно было допустить все что угодно.

Мало-помалу с ним случилось то, что случается с детьми во время игр. Он поверил и прицепил галуны.

Никто его не остановил, и Гийом ничего не боялся. Он гордился, когда мирные жители смотрели ему вслед. Как-то один из патрульных увидел в его документах слово «Фонтенуа» и решил, что это имя – Тома де Фонтенуа. Он задал тот же вопрос, что и доктор Верн. Гийом ответил утвердительно, и с тех пор это имя стало частью игры.

Видите, к какому роду самозванцев принадлежал наш юный Гийом. О них надо сказать несколько слов.

Они наполовину живут воображением. Самозванство не унижает их, скорее – ставит выше. Гийом обманывал безо всякого лукавства. Дальнейшее покажет, что он обманул сам себя. Он воображал себя тем, кем не был, как ребенок представляет себя лошадью или кучером.

Он был бы удивлен, узнав, что рискует угодить в тюрьму.

Чтобы показать исключительность его судьбы, приведу в пример сцену, повторявшуюся раз двадцать.

Гийом проходил с мадам Валиш по площади Инвалидов. Он обожал огнестрельное оружие и носил за поясом револьвер. На нем была фуражка и нарукавная повязка Красного Креста, украшенная золотыми галунами, которую он взял у доктора Жантиля.

Его остановил Капитан:

– Остановитесь!

– Капитан?

– Что это за вид? Вы носите револьвер и повязку Красного Креста?

– Но, капитан…

– А эта фуражка?

– Это фуражка Сен-Сира, капитан.

– А вы из Сен-Сира? Не люблю таких шуток. Ваше имя?

– Тома де Фонтенуа, капитан.

– Де Фонтенуа? Вы родственник генерала?

– Племянник, капитан.

– Того, что уничтожил немцев на левом фланге?

– Верно, капитан.

– Послушайте, между нами… Я знаю, что в ношении форм царит самая большая неразбериха. Но не надевайте повязку, взяв с собой револьвер. Либо одно, либо другое. Потому что, – добавляет отеческим тоном вояка, – повезло, что вы попались на глаза мне, но могли налететь на какого-нибудь дурака.

Княгиня завлекла Гийома в свое окружение. И уже не расставалась с этим талисманом. За сорок восемь часов она добилась того, что не удавалось в течение четырех недель. При имени Фонтенуа их никогда не заставляли дожидаться в приемной. Гийома журили, трепали за ушко, давали шутливые подзатыльники, и он забирал разрешения.

К конвою даже выделили вестового: он знал все пароли и должен был ехать в первой машине. В ней же ехали мадам Валиш и дантист, в следующей – княгиня. Остальные распределились как попало. Шофером мог быть кто угодно: портной, писатель, бездельник.

Отправились в одиннадцать вечера.

Разнородность конвоя усугублялась тем, что шофера мадам де Борм призвали на фронт, и его заменил бедный русский художник, который почти не говорил по-французски, а за руль сел из любви к княгине. Она помогала ему материально. Он ее обожал. Но водителем был никудышным. Хотя быстрой езды и не требовалось, и он следовал за первой машиной.

Мадам Валиш и доктор Жантиль, у которых никогда не было собственного автомобиля, наслаждались поездкой и чувствовали себя на пути к удаче.

Расположив ноги на ящиках с галетами, апельсинами и бутылками ликера «Кордиаль-Медок», которые мадам де Борм везла раненым, они с наслаждением потягивались, любовались формой и целовались на ухабах. Па каждом посту конвой останавливался.

– Кто идет?! – Угрожающая тень преграждала дорогу. Вестовой, как заводная игрушка, соскакивал с места, шептал на ухо тени, возвращался, и процессия трогалась, следуя по берегам рек мимо разрушенных селений.

Нелепая интермедия разыгралась, когда однажды мадам де Борм, ехавшая в автомобиле с Гийомом, заметила в заднее окошко, что машина скорой помощи освещена, как витрина